Boushev
Участник форума
- Регистрация
- 30 Сен 2012
- Сообщения
- 784
- Благодарности
- 276
- Баллы
- 275
Старый Хрыч сидел на большом мшистом валуне и жевал беззубыми деснами мундштук, в котором уже полвека не было самокруток, но который Старый Хрыч все еще любил посасывать задумавшись. А поскольку Старый Хрыч все свое время проводил в раздумье, то и мундштук постоянно торчал под его белыми и пушистыми, как облака, усами, отправляясь в вечно худой карман засаленной куртки только когда Старый Хрыч перемалывал деснами свою порцию пшеничной каши, приготовленной его Сгорбленной Старухой, да еще лишь тогда, когда он, позабыв о том, что эта самая его Сгорбленная Старуха совершенно глухая, начинал самозабвенно вспоминать свою молодость, которую совершенно не помнил.
Думать у Старого Хрыча получалось не очень хорошо. Мысли его носились над ним, как целый рой жужжащих пчел. Иногда, правда, жужжание становилось разборчивым, вот, например как ныне.
Сидел Старый Хрыч на большом мшистом валуне на самой границе Вонючего леса и Цветущего Болота и думал об именах. Думал он о том, что когда-то все вокруг называлось по-другому. Те же самые, думал он, лес и болото, Вонючий Лес и Цветущее болото, назывались ранее по-иному. Старый Хрыч тужился вспомнить, как именно, но почему-то никак не мог. Вроде бы так всегда и назывались, но немного по иному. Странно было, что протухшее болото, со своими топями да кикиморами, называлось Цветущим, а чудесный лес, в котором всегда, даже зимой, пахло цветами и малиной, прозвали Вонючим. Странно было, что не наоборот. Вот и пытался вспомнить Старый Хрыч как назывались эти лес да болото до того как все в мире изменилось, и все всё позабывали да попутали. Пытался да не мог, хотя и чувствовал, что разгадка рядом.
- Штранно, - шепелявил он через мундштук. – Ошшень штранно. Пошшему-то Вонюшший Леш да Шветушщее Болото. Ошшень штранно, што не наоборот.
А как же тогда Старуху то мою звали Сгорбленную, подумалось вдруг Старому Хрычу. Ну не нарекла же ее мамка Сгорбленной Старухою, хотя бы потому что дите она тогда была, а не старуха. А может, и нарекла?.. Кто ее, Старухину мамку, знает? А может, если кто и знает, то не помнит уже никто. Никто ничего не помнит. А сам то ты, Старый Хрыч! Как тебя раньше было звать-то?! Ведь было как-то! И по имени было, и по батюшке! Не мамка твоя тебя Хрычом сделала… Помнишь мамку?
Старый Хрыч не помнил.
Весеннее солнце шло в зенит. Не медленно и величаво, как зимнее, не озорно и радостно, как летнее, и так, как только одно весеннее и умеет, непонятно как. И облака по небу летели тоже весенние, непонятно какие. И не кудрявые и не куцые, под непонятный узор. И непонятный весенний ветер колыхал непонятную весеннюю травку, которая, ничего не понимая, вылезла из под снега желтой и жухлой, да вдруг непонятно с чего налилось соком, до зеленым цветом. На непонятно с чего названном Цветущем, болоте громко квакали, на своем не понятном языке ничего не понимающие кикиморы, а в непонятно чем воняющем Вонючем лесу дятлы от непонимания били клювами стволы сосен.
Ничего Старый Хрыч в этом мире больше не помнил и не понимал.
Крякнув от досады, он подобрал с земли свою клюку, с боем выдранную прошлой осенью у осины и, поднатужившись, разогнул затекшие суставы, поднимаясь с камня. Жевнув мундштук, Старый Хрыч вытащил его изо рта и смачно плюнул набежавшей слюной на головку клюки, растереть, что бы ладонь не натирала.
- Здравствуй, дедушка, - раздался вдруг голос прямо у него за спиной.
Старый Хрыч аж подпрыгнул от неожиданности. Вот уж чего он не слышал уже давно, так это человеческого голоса, не считая своего собственного, конечно. Так быстро, насколько ему позволили старые кости, он развернулся.
Перед ним стоял мужик. Не мужчина, а именно мужик, лохматый небритый, с фиолетовым синяком под левым глазом и ссадиной на переносице. Стоял он босиком и был, почему-то завернут в простыню. Или не простыню, а что-то, смутно напомнившее ее Старому Хрычу.
- И тебе штрашшствуй, друг, - прошепелявил Старый Хрыч. – Шашшиба, шщо не прощёл мимо.
- Что-что? - переспросил незнакомец, наклонив голову набок и обратив к Старому Хрычу свое левое ухо, которое видимо слышало получше.
- Штрашшстуй, говорю, - повторил старик.
- А-а-а, - протянул незнакомец. – Тяжело тебя понимать, дедушка. Что-то ты говорить разучился.
- Да ты-ш-шеш обишщаишь. Как шешь я буду ффнятно говорить. Шшубы то повыпадывали.
- Нет, дедушка, так у нас разговора не получится… Я у тебя одно слово понимаю, а четыре нет. Давай так сделаем – расскажу я тебе сейчас кое-чего. Послушай, и если согласен, кивни.
Старый Хрыч закивай.
- Ты послушай сначала. Я человек не простой. Пусть и выгляжу я , скажем… не лучше твоего, не могу я многое.
Старый Хрыч кивнул, мол, не с чем тут не соглашаться. А странный мужик продолжил.
- Хожу я по свету, людям добро делаю… - тут замялся он неожиданно, рука его сама собой потянулась к подбитому глазу. – Ну, пытаюсь, по крайней мере.
- Та какие-шишшь люди в мире ошталишшь? Щютишь шшо ли? Я, да Шштаруха моя. Да ты ышшо объявилшшщя.
Мужик плечами передернул.
- Да нет, не прав ты дедушка. Есть люди, много людей, куда уж земле без человеков. Не здесь, правда, а далеко, очень далеко… И там думают, что здесь леса непролазные, где только звери дикие и бродят. А я возьми, сходи, посмотри… Тебя, вот, нашел.
Старый Хрыч кивнул. Непонятного ничего не было, а если что и было, то он не понял, что.
- А я такой человек… - мужик зашевелил пальцами, слова подыскивая. – Ну в общем сила у меня есть, людям помогать что бы. Желанья исполняю. Любые три.
- Шжатчем? – спросил Старый Хрыч.
- Не понял, дедушка, повтори-ка.
- Шжатчем?
Незнакомец надул щеки и скорбно покачал головой.
- Ну не пойму я тебя.
- Шжатчем?
На глаза у незнакомца слезы навернулись. Внезапно лицо его просветлело, и он затараторил:
- Придумал, дедушка! Не пообщаешься с тобой нормально, пока ты шепелявишь. А если шепелявить не будешь, так столкуемся. Контакт полный будет, как один мой друг говорит. Давай ты первого своего желания на зубы себе не пожалеешь. Нажелаешь себе полный рот зубов, как в молодости! Беремся?!, - и он в нетерпении потер ладошками.
Старый Хрыч задумался. Как мог. Потом решил не обижать человека, хорошего, вроде, несмотря на подбитый глаз. Кивнул, беремся.
- Отлично, - обрадовался незнакомец. – Ну-ка, дедушка, рот пошире раскрой, гляну я.
Старый Хрыч, как мог, разинул рот. Вроде, достаточно широко получилось, потому что незнакомец очень обрадовался.
- Закрывай, готово! – неожиданно звонко вскрикнул он.
Старый хрыч захлопнул рот и прикусил себе язык.
- Ай, ижжык мой! Шшшто жжа лажа… - он примолк, задумался, затем повторил робко: - Ай, язык мой! Что за лажа такая?!
- Получилось! – радостно закричал незнакомец, подпрыгнув. – Поздравляю тебя, дедушка, с исполнением первого твоего желания. Доволен?!
- Да вроде, - нерешительно ответил Старый Хрыч.
Незнакомец пришел в возбуждение. Он одним прыжком подскочил к старику, взял его руками за плечи и тряхнул слегка.
- Нет, дедушка! Важно для меня это очень! Ты подумай, в себя хорошенько вслушайся… Скажи… Доволен?.. – и вдруг на визг перешел: - Ну хоть ты доволен?!!
Честно постарался старик в себя вслушаться, хотя и не совсем понимал, как это надо делать. Зубы новые во рту языком пощупал.
- Доволен, - сказал он уже уверенней. – Старухе покажу своей… Кашу, может, приятней есть будет…
Незнакомец просиял. Даже ростом, будто, стал выше.
- Хорошее начало. Я рад очень, - он улыбнулся. – Еще два желания у тебя. Что загадаешь.
Старый хрыч задумался. Потом задумался, о чем он хотел задуматься. И только потом придумал.
- А вспомнить жизнь свою пожелать можно?
- Отчего же нельзя, это мы мигом! – весело сказал мужик и щелкнул пальцами.
* * *
Старый Хрыч сидел на большом мшистом валуне и плакал горькими слезами. Мужик, закутанный почему-то в простыню, пытливо смотрел на него, приговаривая:
- Ну как, дедушка, доволен? Ты скажи мне, ты доволен?
Старый Хрыч плакал. За несколько минут он пережил вновь все то, что когда-то огнем выжег из своей памяти. И без того старые плечи поникли совсем.
- Я не хотел, - проговорил Старый Хрыч. – Я не знал…
Мужик всплеснул руками:
- Не хотел? Ну тогда зачем же пожелал?
- Я не знал… Я забыл.
Мужик досадливо сплюнул и топнул босой ногой.
- И ты туда же, дедушка!
Сквозь целое море слез Старый Хрыч посмотрел на него и спросил:
- Зачем так жестоко?
Мужик помолчал, кусая губы. Вскочил, прошелся туда сюда, за голову схватившись.
- А я тут… ну ни при чем, веришь мне? Ведь сам ты пожелал этого. Сам! Вы все сами не знаете, чего хотите! О, боже! А потом я виноват!
Мужик заломил руки и закричал:
- А я что, не человек?! Мне думаешь легко? Ходишь, людей ищешь, желания выполняешь? Ты думаешь, у меня спросили хочу я этого?! Дык нет, вставай и иди! Прям так, в простыню завязанный и босой! Ты думаешь легко босиком туда-сюда бегать?! Мне больно!
Старый Хрыч слушал его и плакал. Ему было больно и он не верил, что этому мужику больнее.
- Я хожу, желанья выполняю! Это же проклятье такое получается, понимаешь?! В итоге в лучшем случае меня побьют. Это в лучшем! А в худшем случае люди плачут! Как ты!.. Ты думаешь, это легко? Когда все недовольны?
Мужик замолчал. Дышал он тяжело.
- Ладно, - сказал он наконец. – Еще одно желание у тебя есть. Загадывать будешь?
Старый Хрыч всхлипнул и прошептал:
- Я хочу все забыть…
Старый Хрыч сидел на большом мшистом валуне и крутил в руках мундштук, в котором уже полвека не было самокруток, но который Старый Хрыч все еще любил посасывать задумавшись. А поскольку Старый Хрыч все свое время проводил в раздумье, то и мундштук постоянно торчал под его белыми и пушистыми, как облака, усами, отправляясь в вечно худой карман засаленной куртки только когда Старый Хрыч ел свою порцию пшеничной каши, приготовленной его Сгорбленной Старухой, да еще лишь тогда, когда он, позабыв о том, что эта самая его Сгорбленная Старуха совершенно глухая, начинал самозабвенно вспоминать свою молодость, которую совершенно не помнил.
Думать у Старого Хрыча получалось не очень хорошо. Мысли его носились над ним, как целый рой жужжащих пчел. Иногда, правда, жужжание становилось разборчивым, вот, например как ныне.
Сидел Старый Хрыч на большом мшистом валуне на самой границе Вонючего леса и Цветущего Болота и думал об именах. Думал он о том, что когда-то все вокруг называлось по-другому. Те же самые, думал он, лес и болото, Вонючий Лес и Цветущее болото, назывались ранее по-иному. Старый Хрыч тужился вспомнить, как именно, но почему-то никак не мог. Вроде бы так всегда и назывались, но немного по иному. Странно было, что протухшее болото, со своими топями да кикиморами, называлось Цветущим, а чудесный лес, в котором всегда, даже зимой, пахло цветами и малиной, прозвали Вонючим. Странно было, что не наоборот. Вот и пытался вспомнить Старый Хрыч как назывались эти лес да болото до того как все в мире изменилось, и все всё позабывали да попутали. Пытался да не мог, хотя и чувствовал, что разгадка рядом.
- Странно, - проговорил он. – Очень странно. Почему-то Вонючий Лес да Цветущее Болото. Очень странно, что не наоборот.
А еще было очень странно, что у него болели зубы. Невыносимо болели. Вроде бы, еще недавно зубов у него не было, а вот вдруг взяли, да появились ему на горе.
Думать у Старого Хрыча получалось не очень хорошо. Мысли его носились над ним, как целый рой жужжащих пчел. Иногда, правда, жужжание становилось разборчивым, вот, например как ныне.
Сидел Старый Хрыч на большом мшистом валуне на самой границе Вонючего леса и Цветущего Болота и думал об именах. Думал он о том, что когда-то все вокруг называлось по-другому. Те же самые, думал он, лес и болото, Вонючий Лес и Цветущее болото, назывались ранее по-иному. Старый Хрыч тужился вспомнить, как именно, но почему-то никак не мог. Вроде бы так всегда и назывались, но немного по иному. Странно было, что протухшее болото, со своими топями да кикиморами, называлось Цветущим, а чудесный лес, в котором всегда, даже зимой, пахло цветами и малиной, прозвали Вонючим. Странно было, что не наоборот. Вот и пытался вспомнить Старый Хрыч как назывались эти лес да болото до того как все в мире изменилось, и все всё позабывали да попутали. Пытался да не мог, хотя и чувствовал, что разгадка рядом.
- Штранно, - шепелявил он через мундштук. – Ошшень штранно. Пошшему-то Вонюшший Леш да Шветушщее Болото. Ошшень штранно, што не наоборот.
А как же тогда Старуху то мою звали Сгорбленную, подумалось вдруг Старому Хрычу. Ну не нарекла же ее мамка Сгорбленной Старухою, хотя бы потому что дите она тогда была, а не старуха. А может, и нарекла?.. Кто ее, Старухину мамку, знает? А может, если кто и знает, то не помнит уже никто. Никто ничего не помнит. А сам то ты, Старый Хрыч! Как тебя раньше было звать-то?! Ведь было как-то! И по имени было, и по батюшке! Не мамка твоя тебя Хрычом сделала… Помнишь мамку?
Старый Хрыч не помнил.
Весеннее солнце шло в зенит. Не медленно и величаво, как зимнее, не озорно и радостно, как летнее, и так, как только одно весеннее и умеет, непонятно как. И облака по небу летели тоже весенние, непонятно какие. И не кудрявые и не куцые, под непонятный узор. И непонятный весенний ветер колыхал непонятную весеннюю травку, которая, ничего не понимая, вылезла из под снега желтой и жухлой, да вдруг непонятно с чего налилось соком, до зеленым цветом. На непонятно с чего названном Цветущем, болоте громко квакали, на своем не понятном языке ничего не понимающие кикиморы, а в непонятно чем воняющем Вонючем лесу дятлы от непонимания били клювами стволы сосен.
Ничего Старый Хрыч в этом мире больше не помнил и не понимал.
Крякнув от досады, он подобрал с земли свою клюку, с боем выдранную прошлой осенью у осины и, поднатужившись, разогнул затекшие суставы, поднимаясь с камня. Жевнув мундштук, Старый Хрыч вытащил его изо рта и смачно плюнул набежавшей слюной на головку клюки, растереть, что бы ладонь не натирала.
- Здравствуй, дедушка, - раздался вдруг голос прямо у него за спиной.
Старый Хрыч аж подпрыгнул от неожиданности. Вот уж чего он не слышал уже давно, так это человеческого голоса, не считая своего собственного, конечно. Так быстро, насколько ему позволили старые кости, он развернулся.
Перед ним стоял мужик. Не мужчина, а именно мужик, лохматый небритый, с фиолетовым синяком под левым глазом и ссадиной на переносице. Стоял он босиком и был, почему-то завернут в простыню. Или не простыню, а что-то, смутно напомнившее ее Старому Хрычу.
- И тебе штрашшствуй, друг, - прошепелявил Старый Хрыч. – Шашшиба, шщо не прощёл мимо.
- Что-что? - переспросил незнакомец, наклонив голову набок и обратив к Старому Хрычу свое левое ухо, которое видимо слышало получше.
- Штрашшстуй, говорю, - повторил старик.
- А-а-а, - протянул незнакомец. – Тяжело тебя понимать, дедушка. Что-то ты говорить разучился.
- Да ты-ш-шеш обишщаишь. Как шешь я буду ффнятно говорить. Шшубы то повыпадывали.
- Нет, дедушка, так у нас разговора не получится… Я у тебя одно слово понимаю, а четыре нет. Давай так сделаем – расскажу я тебе сейчас кое-чего. Послушай, и если согласен, кивни.
Старый Хрыч закивай.
- Ты послушай сначала. Я человек не простой. Пусть и выгляжу я , скажем… не лучше твоего, не могу я многое.
Старый Хрыч кивнул, мол, не с чем тут не соглашаться. А странный мужик продолжил.
- Хожу я по свету, людям добро делаю… - тут замялся он неожиданно, рука его сама собой потянулась к подбитому глазу. – Ну, пытаюсь, по крайней мере.
- Та какие-шишшь люди в мире ошталишшь? Щютишь шшо ли? Я, да Шштаруха моя. Да ты ышшо объявилшшщя.
Мужик плечами передернул.
- Да нет, не прав ты дедушка. Есть люди, много людей, куда уж земле без человеков. Не здесь, правда, а далеко, очень далеко… И там думают, что здесь леса непролазные, где только звери дикие и бродят. А я возьми, сходи, посмотри… Тебя, вот, нашел.
Старый Хрыч кивнул. Непонятного ничего не было, а если что и было, то он не понял, что.
- А я такой человек… - мужик зашевелил пальцами, слова подыскивая. – Ну в общем сила у меня есть, людям помогать что бы. Желанья исполняю. Любые три.
- Шжатчем? – спросил Старый Хрыч.
- Не понял, дедушка, повтори-ка.
- Шжатчем?
Незнакомец надул щеки и скорбно покачал головой.
- Ну не пойму я тебя.
- Шжатчем?
На глаза у незнакомца слезы навернулись. Внезапно лицо его просветлело, и он затараторил:
- Придумал, дедушка! Не пообщаешься с тобой нормально, пока ты шепелявишь. А если шепелявить не будешь, так столкуемся. Контакт полный будет, как один мой друг говорит. Давай ты первого своего желания на зубы себе не пожалеешь. Нажелаешь себе полный рот зубов, как в молодости! Беремся?!, - и он в нетерпении потер ладошками.
Старый Хрыч задумался. Как мог. Потом решил не обижать человека, хорошего, вроде, несмотря на подбитый глаз. Кивнул, беремся.
- Отлично, - обрадовался незнакомец. – Ну-ка, дедушка, рот пошире раскрой, гляну я.
Старый Хрыч, как мог, разинул рот. Вроде, достаточно широко получилось, потому что незнакомец очень обрадовался.
- Закрывай, готово! – неожиданно звонко вскрикнул он.
Старый хрыч захлопнул рот и прикусил себе язык.
- Ай, ижжык мой! Шшшто жжа лажа… - он примолк, задумался, затем повторил робко: - Ай, язык мой! Что за лажа такая?!
- Получилось! – радостно закричал незнакомец, подпрыгнув. – Поздравляю тебя, дедушка, с исполнением первого твоего желания. Доволен?!
- Да вроде, - нерешительно ответил Старый Хрыч.
Незнакомец пришел в возбуждение. Он одним прыжком подскочил к старику, взял его руками за плечи и тряхнул слегка.
- Нет, дедушка! Важно для меня это очень! Ты подумай, в себя хорошенько вслушайся… Скажи… Доволен?.. – и вдруг на визг перешел: - Ну хоть ты доволен?!!
Честно постарался старик в себя вслушаться, хотя и не совсем понимал, как это надо делать. Зубы новые во рту языком пощупал.
- Доволен, - сказал он уже уверенней. – Старухе покажу своей… Кашу, может, приятней есть будет…
Незнакомец просиял. Даже ростом, будто, стал выше.
- Хорошее начало. Я рад очень, - он улыбнулся. – Еще два желания у тебя. Что загадаешь.
Старый хрыч задумался. Потом задумался, о чем он хотел задуматься. И только потом придумал.
- А вспомнить жизнь свою пожелать можно?
- Отчего же нельзя, это мы мигом! – весело сказал мужик и щелкнул пальцами.
* * *
Старый Хрыч сидел на большом мшистом валуне и плакал горькими слезами. Мужик, закутанный почему-то в простыню, пытливо смотрел на него, приговаривая:
- Ну как, дедушка, доволен? Ты скажи мне, ты доволен?
Старый Хрыч плакал. За несколько минут он пережил вновь все то, что когда-то огнем выжег из своей памяти. И без того старые плечи поникли совсем.
- Я не хотел, - проговорил Старый Хрыч. – Я не знал…
Мужик всплеснул руками:
- Не хотел? Ну тогда зачем же пожелал?
- Я не знал… Я забыл.
Мужик досадливо сплюнул и топнул босой ногой.
- И ты туда же, дедушка!
Сквозь целое море слез Старый Хрыч посмотрел на него и спросил:
- Зачем так жестоко?
Мужик помолчал, кусая губы. Вскочил, прошелся туда сюда, за голову схватившись.
- А я тут… ну ни при чем, веришь мне? Ведь сам ты пожелал этого. Сам! Вы все сами не знаете, чего хотите! О, боже! А потом я виноват!
Мужик заломил руки и закричал:
- А я что, не человек?! Мне думаешь легко? Ходишь, людей ищешь, желания выполняешь? Ты думаешь, у меня спросили хочу я этого?! Дык нет, вставай и иди! Прям так, в простыню завязанный и босой! Ты думаешь легко босиком туда-сюда бегать?! Мне больно!
Старый Хрыч слушал его и плакал. Ему было больно и он не верил, что этому мужику больнее.
- Я хожу, желанья выполняю! Это же проклятье такое получается, понимаешь?! В итоге в лучшем случае меня побьют. Это в лучшем! А в худшем случае люди плачут! Как ты!.. Ты думаешь, это легко? Когда все недовольны?
Мужик замолчал. Дышал он тяжело.
- Ладно, - сказал он наконец. – Еще одно желание у тебя есть. Загадывать будешь?
Старый Хрыч всхлипнул и прошептал:
- Я хочу все забыть…
Старый Хрыч сидел на большом мшистом валуне и крутил в руках мундштук, в котором уже полвека не было самокруток, но который Старый Хрыч все еще любил посасывать задумавшись. А поскольку Старый Хрыч все свое время проводил в раздумье, то и мундштук постоянно торчал под его белыми и пушистыми, как облака, усами, отправляясь в вечно худой карман засаленной куртки только когда Старый Хрыч ел свою порцию пшеничной каши, приготовленной его Сгорбленной Старухой, да еще лишь тогда, когда он, позабыв о том, что эта самая его Сгорбленная Старуха совершенно глухая, начинал самозабвенно вспоминать свою молодость, которую совершенно не помнил.
Думать у Старого Хрыча получалось не очень хорошо. Мысли его носились над ним, как целый рой жужжащих пчел. Иногда, правда, жужжание становилось разборчивым, вот, например как ныне.
Сидел Старый Хрыч на большом мшистом валуне на самой границе Вонючего леса и Цветущего Болота и думал об именах. Думал он о том, что когда-то все вокруг называлось по-другому. Те же самые, думал он, лес и болото, Вонючий Лес и Цветущее болото, назывались ранее по-иному. Старый Хрыч тужился вспомнить, как именно, но почему-то никак не мог. Вроде бы так всегда и назывались, но немного по иному. Странно было, что протухшее болото, со своими топями да кикиморами, называлось Цветущим, а чудесный лес, в котором всегда, даже зимой, пахло цветами и малиной, прозвали Вонючим. Странно было, что не наоборот. Вот и пытался вспомнить Старый Хрыч как назывались эти лес да болото до того как все в мире изменилось, и все всё позабывали да попутали. Пытался да не мог, хотя и чувствовал, что разгадка рядом.
- Странно, - проговорил он. – Очень странно. Почему-то Вонючий Лес да Цветущее Болото. Очень странно, что не наоборот.
А еще было очень странно, что у него болели зубы. Невыносимо болели. Вроде бы, еще недавно зубов у него не было, а вот вдруг взяли, да появились ему на горе.
