Boushev | Первая любовь

[Boushev]

У меня возник период осмысления пройденного. Я вспомнил себя в шестнадцатилетнем возрасте. Это ровно вдвое меньше, чем мне сейчас. Казалось бы, только вчера, но нет, совсем давно. А чувства, которые были тогда... Это стихотворение их отлично передает. И, что характерно, оно написано именно тогда, когда мне было вдвое меньше, чем сейчас. Я люблю это стихотворение. Раньше не любил, а сейчас буквально обожаю. И ни одной буквы в нем не поменяю. Это памятник моей юности. Памятник голоду и жажде.
Стихотворение написано преимущественно белым стихом сознательно. Я старался ставить рифму конкретно в те места, которые надо закруглить. Чисто же стопу белого стиха я держал четко.

Пока не знал я любви на запах,
Меня томила такая жажда,
Какая тело наполнит скукой,
Какая душу посыплет сажей.
Томленье плоти, томленье духа,
Игра иллюзий, игра начала.
Девичьей ласки душа желала.

Гулял по парку и каждый тополь,
Свои глаза на меня уставя,
Смеялся громко, как с идиота,
А под ногами катился гравий.
Когда же сердце прогонит робость?
Когда же слово мое окрепнет,
Чтоб с уст сорваться: “Хороший вечер!
Давайте вместе пройдем по парку...”?

Был летний полдень. Под тенью тучи
Сидел я в парке, и дым летучий
От сигареты взвивался в небо.
Я имя Бога шептал упрямо,
Смотря как мимо меня проходят,
Стуча высокими каблуками
Девичьи ноги под юбкой тонкой.

Я не мог побороть свою немочь,
Неспособный на самую мелочь -
Улыбнуться девчонке, которой
Принадлежат эти юные ноги.
Глаза слезятся, а сигарета
Горит бесстрастно в дрожащих пальцах.
И вдруг я слышу красивый голос:
“Я здесь присяду, не возражаешь?”.

И вот (о боги!) она садиться,
И пола красного сарафана
Мою дрожащую левую руку
Задела, оставив рваную рану.
Я жив иль умер - последний в мире
Не победивший себя романтик?
Я сын Дедала, наследник птицы,
А рядом (нет, это только снится)
Сидит красивое летнее чудо
В красном сатиновом сарафане...

Губа безвольно ползет на зубы,
Под горлом ком, а на сердце грубый
Кузнечный молот стучит по клетке
Замерзших ребер. Мука, мука!

Я не способен и повернуться,
Что бы глянуть хотя бы в пол-глаза,
На это чудо, сидящее рядом,
А на язык так и проситься фраза:
“Скажите, ведь правда, что нету противнее
В мире мужчины, чем этот сидящий
Рядышком с вами, и вам говорящий,
Что он неудачник”.

“Ты можешь, ты ДОЛЖЕН, - стучит в затылок,
Голос Иуды Искариота. -
А все что делаешь - это корчишь
Перед красавицей идиота!”

И я решаюсь! Танталовы муки
На своей нецелованной шкуре
Испытав, я беру себя в руки,
И поворачиваюсь к чуду.
И вот, я вижу лицо, в котором
В самом причудливом сочетаньи
Соединились луна и солнце,
Сладость меда, и желчь страданья;
Лицо, в котором я вижу счастье,
Лицо, в которое невозможно
Не влюбиться с первого взгляда...

Ты замечаешь, что как безумный,
Смотрю в упор я в твои глазницы,
И удивленным карим взглядом
Ты отвечаешь. В ветвях птица
Щебечет что то о вечном царстве
Любви под сводом голубого неба.

Туча, которая отражала
Кванты июльского яркого света,
В сторону Грузии развернулась,
И укатила. Полоска лета,
Проломав в тополиных ветках
Путь до лица удивленной Венеры
Затрепетала на подкрашенных веках.

И храбрость приходит. Нет страха под небом.
Где то в вершинах огромных деревьев
Птицы поют о любви, как сирены,
Нежными женскими голосами...