Наступил тот неуловимый призрачный час, когда ночь начинает уходить, сменяясь зарей, и за красным окном княжеского терема стало сереть, словно ветер, подувший с Большого Холодного озера, сдул с земель северных антов черное покрывало Сречи. Долгая зимняя ночь заканчивалась, но таинственная черная птица появилась на границе ночи и рассвета, неслышно пронеслась над крышей княжеской усадьбы и опустилась на охлупень.
Рорк открыл глаза. Он сердцем почувствовал появление черной птицы, и это присутствие наполнило его сердце леденящей жутью. Будто погас очаг, и замогильный холод заструился по опочивальне. А тут птица вдруг крикнула, и ее крик был едва ли не страшнее ее присутствия.
Жар, казалось, немного спал, и Рорк был очень слаб. Рубаха его пропиталась потом. Дергающие боли в левой руке стихли, хотя пошевелить рукой князь не мог. Он поискал глазами. Отцовский меч в черных с серебром ножнах висел у изголовья его постели, тускло мерцая в полумраке опочивальни золотой рукоятью в форме прыгающего волка. Рорк вспомнил, что меч был у него в руке, когда на озере он лишился чувств. Кто бы ни привез его сюда, благослови их боги – меч они оставили с ним. Теперь он умрет с оружием в руках. Протянуть бы руку, достать клинок из ножен, но каким неподъемным стало тело, как тяжело пошевелиться!
Черная тень вползла в опочивальню, сгустилась у ложа. Рорк увидел мертвенно-бледное лицо, обрамленное смоляными кудрями, глаза, бездонные, как мрак.
– Брат мой, – воззвал голос такой же мертвый, как лицо, глаза, как сама эта тень.
– Уходи, – Рорк закрыл глаза. – Нам не о чем говорить.
– Я знаю. Но ты не властен надо мной.
– Однажды я уже убил тебя.
– Верно, – Аргальф сел у изголовья князя. – Но теперь ты сам умираешь. Царапины от когтей Вестницы стало достаточно, чтобы убить сына Геревульфа, которого не брали ни копье, ни меч.
– Я поправлюсь.
– Ты умрешь. От яда Вестницы нет противоядия. Волхвы ничем не могли тебе помочь. Ты умираешь. И некому разделить твою боль.
– Прочь!
– Я готов наслаждаться этим зрелищем века и века. Я ненавижу тебя, Рорк. Но так уж распорядились свыше, что я послан помочь тебе. Праматерь готова простить тебя.
– Простить? За что? За то, что я изувечил ее домашнюю кошку?
– Ты шутишь перед смертью. Это говорит о твоей силе духа. Но Праматерь разгневана на тебя из-за меня. Ты убил меня, пролив кровь брата.
– Ты мне не брат. Я человек, ты – зверь.
– Ты судишь меня? Ты, который все последнее время сеял вокруг себя разрушение и смерть? Ты мог остаться в Варингарланде и спокойно жить вместе с Ефандой. Стал бы скотоводом, или корабельным мастером, или охотником. Но ты пошел туда, тебя звала твоя Судьба. Ты приплыл в Росланд. И что же? Из-за тебя погибли десятки людей. Ты приказал зарезать Световида. Ты убил Куяву. Мне продолжить?
– Уйди. Ты смешон. Я все делал верно. Я восстанавливал справедливость и боролся с варягами. Я никогда не убивал ради власти, как это делал ты.
– Я не осуждаю тебя. Тем более что Праматерь благоволит к тебе. Ты возьмешь на себя ее бремя, которое должен был выполнить я. Но я не выполнил его. Из-за тебя.
– Мне продолжить то, что делал ты?
– Ты не понимаешь, Рорк. Мир всегда будет ареной борьбы между нами, потомками Люпа, и людьми. Между нами не может быть мира. Мы сильнее, лучше, живучее людей. Мы совершенны. Я открою тебе тайну, которой не знает никто.
– Я не хочу знать твою тайну.
– А зря. Ты ведь знаешь, что Добро и Зло – как свет и тень, одно без другого существовать не может. Хочешь ты или нет, но тебе суждено стать тем, кем был я. Белый Волк станет Черным рано или поздно.
– Ты сказал, что я умру.
– Ты можешь быть исцелен.
– Жизнь, – Рорк переборол навалившуюся смертную слабость, заговорил вновь: – Это великое благо. Я хотел бы пожить еще.
– Ты поживешь. Я за тем и пришел, чтобы предложить тебе жизнь. Я – твоя последняя надежда. Прими мою силу, и ты исцелишься. Ты будешь великим правителем, имя которого запомнят в веках. Сила твоя станет беспредельна. Ты покоришь северные народы, создашь великую империю и поведешь непобедимое воинство на юг, чтобы покорить богатые и изнеженные народы, отвыкшие держать меч в руках. Так было, когда железная волна смела Римскую империю. Ты повторишь это. И ты закончишь то, что начал я.
– Заманчиво. Но ведь я должен что-то сделать, верно?
– Только согласиться служить Хэль.
– Аргальф, почему ты как печешься обо мне?
– Такова воля Праматери.
– Расскажи мне, как ты стал Черным Волком.
– Моя мать была посвящена в мистерии Люпа. Я родился от семени Волка. А потом я убил того, кто предшествовал мне, и получил его силу. Все просто. Разница между нами лишь в том, что я из племени людей Фенриса – а ты нет. Ты Воин-из-за-Круга, человек, случайно получивший Силу. Но за эту случайность надо заплатить свою цену. Боги и демоны ничего не дадут просто так.
– Ты тоже убил Черного Волка?
– Да. Это было давно. От матери мне передалось владение магией, и я убил своего учителя. Он был Зверем.
– И все?
– Все. Я не смею скрывать от тебя правду. Праматерь хочет, чтобы ты узнал все.
– И чем это все закончится?
– Смотри!
Тень исчезла, провалившись в наполнивший опочивальню багровый сумрак. Видения готеландской войны наполнили комнату. Бегущие воины с оружием в руках. Дым, удушливый от гари воздух. Трупы младенцев на руках плачущих матерей. Разложившиеся тела на виселицах. Семь рыцарей Ансгрима, топчущие разбегающихся в страхе готов. Бездонные глаза отца Адмонта – вся боль и вся скорбь этой земли собраны в них.
А вот видение другой войны. Черная лавина хазар, надвигающаяся на воинов Рорка. Искалеченное тело Боживоя на кольях тына. Захлебывающийся кровью Световид. Пепелище Рогволодня и измазанные сажей, потерявшие от горя рассудок люди, разыскивающие среди тлеющих пожарищ останки близких и уцелевший скарб. Тело Куявы: распахнутые синие глаза смотрят в небо, где кружатся вороны, кровь пузырится на губах.
– Наши дела так похожи! – слышит Рорк голос Аргальфа. – Смотри дальше…
Дальше – он сам, Рорк Рутгерссон, император Гипербореи. Он сидит на троне из золота и слоновой кости, и на голове его имперский венец. К нему обращаются «цезарь», как к римскому императору. Громадный тронный зал полон коленопреклоненных фигур. Это послы покоренных племен – авары, турки, хазары, остготы, вандалы, венеды, пруссы, ятвяги, балты… А за окном дворца целый лес кольев, и на каждом голова побежденного врага.
– Что с тобой? – слышит он голос Аргальфа.
– Со мной? Ничего. Я просто смеюсь.
– Разве это зрелище может вызвать смех?
– Если это власть, то она мне ни к чему. Убирайся, и дай мне спокойно умереть.
– Ты не видел еще самого главного: кровь Гере слишком сильна, и на тебе она не прервется. У тебя есть дочь…
Новое видение открывается сознанию князя. Женщина, прекрасная, с пепельными косами, облаченная в ромейский шелк и меха, восседает на резном столе в окружении боилов и норманнов-дружинников. В глазах ее торжество, губы тронуты чуть заметной улыбкой. Взгляд женщины устремлен туда, где княжеская челядь, торопливо орудуя лопатами, засыпает землей яму, на дне которой исходят криками ужасами и мольбами о пощаде два десятка мужей среди обломков челна. Земля забивает их рты, запорашивает глаза, обрывает мольбы, вопли и проклятия. А женщина, сделавшая словенскую землю орудием изощренной, небывалой в этой земле казни, молча наблюдает за расправой. И тут Рорк видит, что глаза у нее – желтые, волчьи, внимательные и холодные. И такие же очи у мальчика лет шести, сидящего одесную от золотоглазой женщины на резной скамеечке. Пожилой пестун, бледный и перепуганный, всяко стремится отвлечь мальчугана от страшного позорища, но мальчик не обращает на старика никакого внимания. Ему интересно…
– Смотри на них, Рорк, смотри, – звучит голос Аргальфа. – Узнаешь ее? Узнаешь эти глаза, подобные твоим? О, в этих глазах никогда не увидишь жалости или сострадания!
– Что она делает? Почему такая жестокость?
– Она мстит за мужа. Эта женщина – твоя дочь, Рорк. Твоя и Ефанды. Та самая, которую ты отослал в Псков с Ратшей. Придет час, и она станет женой воспитанника Хельгера, младенца, которого вы выдали за сына Боживоя.
Видение новой расправы отвлекает Рорка от речей призрака. Теперь уже не земля – огонь выбран для суда и кары над виновными. В горящей бане, подожженной дружинниками золотоглазой женщины, вопят обманутые послы. Их приняли, обласкали, предложили омыться с дороги, а потом в нарушение всех законов гостеприимства сожгли заживо по велению правительницы с волчьими глазами.
– Это моя Хельга?
– Рорк, ты ослаб очами! Посмотри, как она похожа на Ефанду.
– А… мальчик?
– Твой внук Свентислейф. Словене будут звать его на свой манер Святославом. Придет день, и он, как истинный потомок твой, зальет кровью Хазарью, огнем и мечом объединит словенские племена юга и севера и пойдет на запад, чтобы лишить сна и покоя ромейского императора. Вот когда ромеям пригодится все их искусство войны, ибо одолеть киевского князя Святослава будет очень трудно… Это будет воин, достойный своего деда!
– И это все, что ты хотел показать?
– Я лишь хочу, чтобы ты понял: нельзя избежать своей участи. Будущее твоего рода – власть.
– Это будущее потомков Рорка. Но не самого Рорка.
– Как? Ты все-таки отказываешься?
– Все предопределено. Но я не хочу быть игрушкой высших сил. Ты предлагаешь мне жизнь на твоих условиях, на условиях Праматери. Нет, Аргальф, я выбираю покой.
Рука внезапно заныла так сильно, что Рорк закусил губу, чтобы не закричать. Будто кто-то раскаленный нож поворачивал в ране, кроша кость и наматывая на лезвие сухожилия. Лоб его покрыл ледяной пот. А потом к нему вернулось чувство реальности. Опочивальня была пуста, жуткие видения оставили его. Он снова был один на один с ночью.
– Один и Перун! – прошептал Рорк. – Скорее бы уже пришла смерть. Лучше небытие, чем немощность.
Черная птица за окном опять закричала. Голос ее звучал, как женский плач, и Рорк приготовился умереть. Но замогильный холод, было охвативший его, вдруг сменился странным, неожиданным чувством умиротворения. Рорк услышал музыку, будто кто-то невидимый невпопад дергал струны, и они издавали мелодичный звон. В предутренний мрак опочивальни вошел луч света. Он пал на Рорка, медленно наполняя сиянием всю опочивальню.
Странная музыка. Странный свет, странное место. Будто луг, но какой-то невиданный, золотистый, весь залитый ярким солнечным светом так, что слепит глаза. И мальчик. Залатанная холщовая рубаха ему слишком длинна, и мальчик падает, спотыкаясь о подол всякий раз, как пытается побежать. Длинные мягкие волосы, белые, как чесаный лен, развевает ветер. Глаза чистые, бездонные – и золотые. Золотые, как свет, как солнце, как этот удивительный луг.
– Рорк, иди домой! – слышит он голос матери. – Сыночек, домой!
Счастье, тихое, безмятежное и простое. Что рядом с ним слава воина? Что рядом с ним власть? Тщета, пустые призраки. Тепло, горячее, живительное, исцеляющее сошло на Рорка. Ему показалось на мгновение, на краткий миг, что сквозь золотистый свет он увидел лицо матери – лицо его детства, молодое и красивое.
– Рорк, иди домой!
Викинги не плачут. Но у Рорка вдруг задрожали губы. Он лежал тихо и неподвижно. Время шло, и князь внезапно понял, что черная птица больше не сидит на крыше его терема.
Одеяло промокло от крови и гноя. Рорк пошевелил левой рукой. Боль была сильной, но какой-то другой. В опочивальне стало светлее. Ночь кончилась, наступил рассвет.
Князь, морщась, сел на постели, понюхал рану. Сквозь смрад тухлой крови и гноя он ощутил совсем неожиданный запах: от раны пахло горячим металлом, травами и чистотой. Черный нарыв величиной с кулак на плече прорвался, и его содержимое замарало постель.
Теперь Рорк мог дотянуться до меча. Лезвие вышло из ножен, и Рорк увидел, что руны, некогда выбитые Турном на клинке, исчезли. Пасть ада замкнулась. Проклятие Хэль спало с него.
– Ольстин! – позвал Рорк. – Ольстин!
От слабости кружилась голова, рубаха промокла насквозь, но лихорадка и смертное оцепенение ушли. Рорк сорвал меч со стены. Прижал его к груди.
– Княже? – Ольстин стоял в дверях опочивальни, глядел на него, как на выходца с того света.
– Позови Хельгера, – сказал Рорк. – И принеси мне новую одежду."
.png){kind=icon}
