Готика 2: НВ Дикарь | Набросок

[Дикарь]

Заметил, что рассказы с прошлого конкурса у меня тут не выложены.

Набросок

Спойлер

— Но, мастер Парлан...

— Ничего не хочу слышать! Ты сказал, будто умеешь выращивать растения. Так?

— Да, но...

— И вот выхожу в сад, и что я вижу? Листья огненного корня все в пятнах, серафис плавает в воде, а огненная крапива так и вовсе подгнила и погибла!

— Мастер Парлан, я не... Это Агон... И...

— Что?! Ты ещё смеешь перекладывать вину на братьев? Стыдись, послушник! Я начинаю думать, что мы ошиблись, приняв тебя в своё братство. Сначала ты солгал, будто разбираешься в садоводстве. Теперь клевещешь на Агона. Ты впустил в свою душу Тьму! Ступай к алтарю и моли Инноса о прощении. А я сообщу о твоём проступке мастеру Пирокару и предложу перевести тебя в подметальщики. Думаю, более простой и тяжёлый труд поможет тебе встать на путь исправления, — непреклонно заявил Парлан. Он ещё раз сурово оглядел провинившегося новичка с головы до ног и, разочарованно вздохнув, удалился степенной походкой.

Бабо, опустив голову, поплёлся в часовню. Робко поклонившись магу Мардуку и паладину Сергио, которые о чём-то негромко говорили у входа, он прошмыгнул внутрь. Опустился на колени перед статуей Инноса. Руки привычно сложились в молитвенном жесте, губы зашептали затверженные ещё в детстве слова. Но в голове, словно обломки каменного голема, ворочались тяжёлые мысли.

Не пробыв в монастыре и месяца, Бабо уже не в первый раз пожалел о своём решении. Но сегодня обида на несправедливое наказание и гнев на подлеца Агона, который так коварно его подставил, окрасили всё происходящее с ним в особенно мрачные тона.

Молитва не воодушевляла и не приносила облегчения, как бывало прежде. Перед мысленным взором молодого послушника проносились картины прошлого. Именно в прошлом, а вовсе не в высокомерном лике изваяния божества, горел тот единственный огонь, который согревал душу Бабо и не давал ему окончательно рухнуть в пучину отчаяния.

Особенно ярко этот тёплый огонёк вспыхнул несколько дней назад, когда привратник Педро отозвал новичка в сторону и с улыбкой сунул в его испуганно дрогнувшую ладонь маленький свёрток. Тогда, едва дождавшись окончания ужина и вечерней молитвы, Бабо воровато оглянулся и юркнул в монастырский подвал. Там в этот час не было никого, кроме мастера Неораса и одного из старших послушников, охранявшего реликвии Инноса. Но первый, как обычно, возился в своей лаборатории и ничего не слышал, а второй стоял за дальним поворотом подземного коридора и помешать никак не мог.

Бабо остановился под первым же светильником, зубами разорвал стягивавший свёрток шнурок и расправил один из переданных Педро листков. Он вгляделся в каллиграфически выписанные умелой рукой строки и лицо его, украшенное совсем недавно начавшими расти чёрными усами, озарилось светлой улыбкой.

— Ребята... как же я рад... — с нежностью прошептал послушник.

Взглянув на второй листок, он мигом залился краской и с испугом огляделся по сторонам — не подсматривает ли за ним кто? А затем опять впился взглядом в изображение. Шум в лаборатории Неораса — звон разбившегося стеклянного сосуда и негромкое ворчание монастырского алхимика заставили Бабо быстро спрятать листки за пазуху и опрометью выскочить из подвала.

И теперь, стоя на коленях перед алтарём, послушник видел не острые линии изваяния бога Порядка и Света, а плавные очертания стройного тела, рассыпавшиеся по плечам тёмные кудри и насмешливые глаза той, что была изображена на рисунке, который покоился сейчас на дне сундучка в общей келье.

Молитва замерла на губах Бабо и они беззвучно произнесли имя:

— Бонка...



***

— Эй, Бонка! Смотри, что у меня есть, — похвастался возникший словно из-под земли Фехт.

Девушка оторвалась от созерцания стоявших у пристани судов и обернулась с радостной улыбкой на красивом большеглазом лице.

Фехт развернул широкий лист какого-то растения и продемонстрировал пару жареных рыбин. Его веснушчатая физиономия расплылась в довольной улыбке, а освещённая заходящим солнцем копна рыжих волос засияла, словно факел.

— Где взял? — сглотнув, спросила Бонка. Её тонкие ноздри вздрогнули, ощутив вкусный запах.

— Вон там, — неопределённо махнул рукой Фехт.

— Украл? — с подозрением прошептала девушка.

— Почему сразу украл? — обиделся рыжий. — Помог рыбакам развешивать сети для просушки. Они и угостили, когда стали жарить рыбу себе на ужин. Идём, а то остынет!

Они пристроились за грудой ящиков на дальнем конце причала и принялись с аппетитом поглощать добычу Фехта.

— М-м... Вкуснятина! — облизав пальцы, проговорила Бонка. — Ты мой добытчик!

Потянувшись, она чмокнула рыжего в щёку перепачканными рыбой губами. Тот со смехом вытер лицо и, подмигнув, извлёк из-под лохмотьев глиняную бутылку.

— Это что, вино?

— Пиво, — важно сообщил Фехт, вытащил пробку и протянул сосуд подруге.

— Кислое... — сделав глоток, пожаловалась она.

— Ну, знаешь ли! Всё лучше, чем пить простую воду. Это наш Бабо сейчас, наверное, наворачивает бараний бок с перцем и запивает красным монастырским. А мы люди неизбалованные и должны быть рады тому, что есть, — заявил Фехт, и Бонке послышалась злость в его голосе.

Забрав у неё бутылку, рыжий надолго приложился к горлышку.

— Проклятые бродяги! Что вы делаете возле моего товара? А ну, убирайтесь! Будто других мест нет, чтобы пьянствовать и развратничать! — проорал вдруг кто-то прямо над ухом у Бонки.

Они с Фехтом испуганно вскочили на ноги и нос к носу столкнулись с разъярённым торговцем. Он сделал шаг вперёд, занеся гладко отполированную палку с тяжёлым набалдашником на конце, и парочка стремглав кинулась прочь.

Отбежав на безопасное расстояние, Фехт залился весёлым смехом. Бонка, остановившись рядом, тоже расхохоталась.

— Эх, и досталась же такая красотка этому бездельнику и нищеброду! — глядя на них, сказал тощий моряк, вместе с двумя другими грузивший в баркас какие-то бочонки. — Эй, Бонка, брось этого оболтуса, пойдём лучше с нами в таверну! Мы сейчас тут закончим — и веселиться.

— Ни за что! — откликнулась девушка и обняла Фехта за шею.

Моряки одобрительно засмеялись. Старший из них, приземистый и седоусый, махнул рыжему:

— Фехт, помог бы с погрузкой. Глядишь, пару монет заработаешь. А то у Бонки вон платье совсем истрепалось.

— Договорились, — отозвался рыжий и, проведя ладонью по пышным кудрям Бонки, легонько подтолкнул её в спину: — Ты ступай, я скоро приду.

Та согласно кивнула и, то и дело оглядываясь, легко побежала прочь. От порта отходила широкая, мощёная камнем улица, которая тянулась через весь городок к Северным воротам. Но нищей бродяжке там делать было нечего и она скрылась в узком проулке, терявшемся за портовыми постройками.

Насторожённо оглядевшись по сторонам и убедившись, что её никто не видит, Бонка приблизилась к большому ветвистому дереву, росшему у самой стены старого склада. Она быстро сняла и спрятала в перекинутую через плечо сумку свои стоптанные башмаки и ловко влезла на дерево. Потом отодвинула широкую доску под самой крышей и мигом протиснулась в образовавшуюся щель. На чердаке склада было их с Фехтом убежище.

Рыжий пришёл, когда уже совсем стемнело. С трудом протиснувшись в щель, он задвинул доску и тихо окликнул:

— Бонка, ты здесь?

В ответ тонкие руки обвили его шею, а тёплые губы стали покрывать поцелуями лицо.

— Они тебе заплатили? — ненадолго прервав своё занятие, спросила девушка.

Фехт лишь самодовольно хмыкнул и позвенел в темноте монетами. Судя по звуку, монет было не слишком много.

Тихонько засмеявшись, Бонка повалила его на охапку сухих веток, служившую им постелью.



***

Бабо, полностью уйдя в свои мысли, монотонно махал метлой. Подметать было скучно, а насмешливые взгляды, которые украдкой бросали в его сторону дружки мерзавца Агона, делали это занятие ещё и унизительным. Поэтому Бабо постарался отрешиться от происходящего вокруг и погрузился в воспоминания. Так время проходило быстрее. Вон уже и краешек Ока Инноса показался над монастырской стеной и осветил двор, который новичку сегодня предстояло мести до вечера. А также завтра. И послезавтра. И ещё много-много дней подряд...

Не поднимавший головы Бабо заметил остановившегося перед ним человека, лишь когда прутья метлы чиркнули по носкам его обуви.

— Слышь, молодой, не пыли, — насмешливо проговорил подошедший.

Бабо поднял голову и упёрся взглядом в гадко ухмыляющуюся рожу одного из старших послушников, которого, как уже знал новичок, звали Игарац.

— Чего тебе? — не ожидая ничего хорошего, буркнул Бабо.

— Разговор есть. Давай отойдём, — ответил тот и направился в дальний угол двора.

Бабо поёжился, отставил метлу и побрёл следом.

— Что ты хотел мне сказать? — спросил он, остановившись перед Игарацем.

— Я? Не-ет, брат мой по вере, это ты расскажи, чем по ночам занимаешься вместо молитв светлому Инносу? — ехидно хихикнул тот в ответ.

— О чём ты?

— «Мы желаем тебе всего наилучшего и посылаем картину в качестве прощального дара, чтобы ты всегда помнил о нас во время долгих ночей в монастыре...» — издевательски глядя в глаза Бабо, по памяти процитировал Игарац.

Бабо похолодел. Как? Неужто негодяй рылся в его вещах и украл из сундука письмо вместе с портретом Бонки? Как такое возможно в обители слуг Инноса?

— Чего ты хочешь? — непослушными губами спросил Бабо.

— Вот это деловой разговор! — ещё отвратительнее заухмылялся Игарац. — Давай я тебе лучше на ухо скажу, чтобы никто не услышал.

Наклонившись к Бабо, он что-то прошептал ему на ухо. Глаза новичка округлились, лицо побагровело, рот свело яростным оскалом. Он отшатнулся и потянул из-за спины посох.

— Иннос покарает тебя, нечестивец!

Ухмылка сползла с лица Игараца. Он отступил на шаг и прижался спиной к стене. Конечно, окованный железом посох у него, как и у всякого послушника монастыря Инноса, тоже имелся. К тому же он был старше Бабо, выше на полголовы и шире в плечах. Однако поза новичка и то, как он держал оружие, сказали намётанному глазу Игараца, что шансов в честном бою у него не много.

— Ого! Наш малыш, оказывается, умеет показывать зубки! Ну-ну, — отступая в сторону и не сводя с Бабо холодного злого взгляда, прошипел Игарац. — Но ты всё-таки подумай, что скажет мастер Пирокар, когда увидит твои бумаги. Даю тебе два дня на размышление. Может, всё же захочешь показать мне не только зубы, — добавил он и сделал попытку уйти.

— А ну, стой! — Бабо одним прыжком сократил разделявшее их расстояние и направил в лицо негодяя конец посоха. — Отдай!

— Уж не думаешь ли ты, будто я такой идиот, чтобы носить твои письма с собой? — с трудом сохранив самообладание, процедил заметно побледневший Игарац. — Даже если ты размозжишь мне голову, они всё равно попадут к высшим магам. У меня здесь, знаешь ли, много друзей... Так что думай, малыш, думай! Два дня!

Оставив за собой последнее слово, негодяй с довольным видом удалился, не глядя больше на бессильно опустившего посох новичка.



***

Бонка с разочарованным видом вышла из портовой таверны. Этим утром работы для неё там не нашлось — посетителей было немного, и хозяйка с помощью кухарки сама прекрасно управлялась со всей работой. В иные дни Бонке порой перепадала пара монет за мытьё посуды, полов или чистку рыбы, но не сегодня.

Выйдя на причал, Бонка огляделась. Фехт подрядился на заготовку дров и отправился куда-то за город, а она совершенно не представляла, чем занять время до его возвращения. Пока же стала издали разглядывать судно, которое, судя по всему, вошло в гавань ночью или на рассвете и теперь было пришвартовано у дальнего причала.

— Эй, красавица! Скучаешь? Хочешь заработать пять золотых? — оценивающе оглядев её, предложил какой-то высокий смуглый моряк. Говорил он с грубым варантским или южноостровным акцентом, а масляный блеск наглых чёрных глаз не оставлял сомнений в сути предложения, которое он решил сделать Бонке.

— Нет, не хочу, — равнодушно бросила девушка и отвернулась.

Однако южанин оказался настойчив, и в следующий миг Бонка ощутила цепкую хватку сильных пальцев на своей руке.

— Ты что о себе возомнила, нищая тварь? Радоваться должна, что такой человек, как я, обратил на тебя внимание, — зашипел матрос и поволок её к ближайшему штабелю бочек.

— Пусти! — попыталась вырваться Бонка и лягнула обидчика в голень, но хватка у мерзавца оказалась железная, а на удар он словно бы не обратил внимания. Как назло, никого из знакомых моряков или портовых рабочих, которые могли бы ей помочь, поблизости видно не было.

— Эй, любезный! Немедленно оставь девушку! — раздался спокойный, даже, пожалуй, равнодушный голос и дорогу южанину заступил какой-то человек.

— Это что ещё за мясной жук? — презрительно скривился матрос, окинув взглядом нежданного заступника.

Тот и в самом деле выглядел неказисто — невысокий, полноватый, с белым одутловатым лицом, скорее обезображенным, нежели украшенным тонкими тёмными усами. С блёклыми волосами, собранными в жидкий хвост. Одет он был как зажиточный горожанин, а на поясе виднелся лишь небольшой кинжал. На другом боку топорщился какой-то плоский ящик, висевший на переброшенном через рыхлое плечо ремне.

— Проваливай, пока цел! Я же тебя раздавлю, как клопа! — презрительно сплюнул южанин. Пальцев на запястье Бонки он не разжал.

— И, тем не менее, я настаиваю, чтобы ты её отпустил, — не уступал незнакомец. — Или мне придётся позвать стражу.

— Зови! Стражники наверняка захотят составить мне компанию. Эта шлюха может обслужить и их тоже, — оскалился южанин, который свободной рукой уже тянулся к рукояти абордажной сабли, висевшей у него на бедре...

— Эй, Бритвозуб, ты бы и в самом деле вёл себя по-людски, — спокойно предложил кто-то, неслышно оказавшийся за спиной южанина.

— А, это ты... Герн или как там тебя? Не лезь не в своё дело! — быстро оглянувшись, огрызнулся негодяй. — Спасли его на свою голову... — негромко процедил он сквозь зубы.

Однако второй заступник, названный Герном, совету не внял и словами не ограничился. Зайдя сбоку, он врезал Бритвозубу кулаком так, что тот слетел с ног, невольно отпустив руку Бонки. Она сразу же отскочила в сторону и спряталась за спину невысокого незнакомца, который заступился за неё первым.

— Ну, утопленничек, сейчас поглядим, кровь у тебя в жилах или морская водица... — прошипел Бритвозуб, вскочив на ноги.

Он потянулся к сабле, но Герн и на этот раз успел первым. Он ловко пнул южанина в колено, а когда тот на миг утратил равновесие, нанёс ему быстрый удар в челюсть. Бритвозуб опрокинулся на спину, его затылок с громким стуком повстречался с вымощенной камнем пристанью. Жалко зазвенела отлетевшая в сторону сабля.

Поодаль остановились несколько зевак.

— Кажется, ты убил его, — указав на неподвижно замершего южанина, отметил невысокий горожанин. — Но он начал первым, поэтому в суде я буду свидетельствовать в твою пользу. Эта девушка, вероятно, тоже, — добавил он, полуобернувшись к Бонке, которая всё так же стояла у него за спиной.

— Да ну, чего ему сделается, — склонившись над Бритвозубом, хмыкнул Герн. — Его башка, похоже, выточена из того же дерева, что и корабельные блоки. И ума в ней примерно столько же. Пожалуй, оттащу его к нашему капитану, пусть сам с ним разбирается.

Герн подобрал и сунул за пояс саблю Бритвозуба, а потом поднял и его самого. Южанин только застонал, но в чувство не пришёл, поэтому Герну пришлось перебросить его руку себе на шею и придержать безвольное тело за ремень перевязи.

— Спасибо! — вслед ему крикнула Бонка.

— Не за что. Он мне с самого начала не нравился, — скривил в ухмылке широкое костистое лицо, обрамлённое короткой светлой бородой, Герн. — Нужна будет помощь, обращайся. И ты тоже, — кивнул он смелому горожанину и поволок Бритвозуба к недавно прибывшему в порт судну.

Зеваки тоже стали разбредаться по своим делам. Бонка и первый из её спасителей остались одни.

— Меня зовут Джакомо, — представился он. — Я совсем недавно прибыл в Дракию и почти никого здесь не знаю.

— А я Бонка, — сказала девушка. — Тебе я тоже очень благодарна. Этот гад вон какой здоровый, а ты не побоялся...

— Любой достойный человек обязан был поступить подобным образом.

— Ага. Только любые-то мимо проходили, а ты вступился, — улыбнулась она. — Ты торговец?

— Нет, что ты! Я художник, — ответил Джакомо.

— Кто?

— Живописец. Пишу картины.

— Рисуешь, что ли? — наконец поняла Бонка.

— Да-да, рисую, — скупо улыбнулся Джакомо. — Пожалуй, я хотел бы написать твой портрет. Ты очень красива, — отступив на шаг и с прищуром оглядев девушку, добавил он.

Бонка, привыкшая к мужскому вниманию, зачастую навязчивому и бесцеремонному, на этот раз отчего-то засмущалась.

— Фехту бы это не понравилось, — сказала она.

— Кто это — Фехт? Твой муж? — уточнил Джакомо.

— Нет, он мой жених. Мы живём вместе, — с вызовом ответила Бонка.

— Не муж, но живёте вместе... — повторил живописец, изобразив на лице бледную улыбку. — Ну что ж, тогда посоветуйся с ним. Если ты согласишься позировать мне для портрета, то я заплачу тебе двести золотых.

— Сколько? — недоверчиво переспросила Бонка.

— Две сотни.

— Ну, знаешь ли, я тебе не из этих! — отступив на шаг, произнесла девушка. — Сначала корчат из себя благородных, а потом предлагают невесть что...

— Так я же не предлагаю тебе чего-то неприличного! — всплеснул руками Джакомо. — Позировать — это значит просто стоять или сидеть, пока я буду рисовать тебя. Дело это непростое, требует терпения и уймы времени. Поэтому такая высокая цена.

— Только рисовать?

— Клянусь Инносом! Даже пальцем тебя не трону, — ответил живописец... и Бонка отчего-то ему поверила.

— Ну, хорошо... — нерешительно сказала она. — Где ты будешь меня рисовать? Прямо здесь?

— Здесь? Вряд ли тут что-то получится. Сразу же набежит толпа всяких идиотов.

— Это уж точно, — поёжилась Бонка. Ей и самой не хотелось бы торчать у всех на виду под острым, с прищуром, взглядом Джакомо, которым он словно измерял, взвешивал и просвечивал всю её насквозь.

— Тогда приходи через пару часов в таверну «Винная бочка». Я там снял комнату. Знаешь, где это?

— Конечно. Это же лучшее заведение в городе, на главной улице, — ответила Бонка, которая с детства знала в Дракии каждый закоулок.

— Вот и договорились. Хозяину скажешь, что ко мне, он пропустит, — удовлетворённо кивнул Джакомо. — У тебя есть платье поприличнее?

— Нет... А, может, и это сгодится?

— Оно слишком старое. Но это бы ещё не беда, однако оно тебе не по размеру.

— Ну уж какое есть, — с вызовом ответила Бонка.

— Ничего, посмотрим, что можно с этим сделать, — пробормотал живописец, кивнул ей ещё раз и зашагал прочь.



***

— Смотри, Бабо, это серафис. Когда он распустится, то венчики цветов будут фиолетовыми. И когда осенью созреют ягоды, они станут такого же цвета. Серафис легко запомнить. Видишь, листья у него расходятся в сторону от корня, словно зубцы королевской короны? — объясняет дед, а его узловатые пальцы, тёмные от въевшейся земли и сока растений, бережно поглаживают широкие жёсткие листья.

Бабо согласно кивает, хоть он никогда не видел королевской короны и понятия не имеет, как она выглядит. Представить властителя Миртаны Робара Второго с охапкой листьев серафиса на голове у него не выходит.

— А вот огненная крапива. Листья у неё помельче, а стебель покрыт тонкими шипами. Если неосторожно схватиться, он больно обожжёт руку, — продолжает дед, подведя внука к следующей грядке. — Серафис любит воду и может расти даже по краям болот. А огненной крапиве нужно, чтобы корни не замокали. Поэтому на дно грядки обязательно надо насыпать слой песка или мелких камешков, а поливать с осторожностью...

Внук протягивает руку к растению, но тут же отдёргивает, ощутив острую боль в пальцах, и... просыпается.

За узким оконцем кельи занимается рассвет. Похрапывает во сне кто-то из послушников, с которыми новичок должен делить ночлег. Бабо чувствует, как щемит в груди. Так бывает всякий раз, когда он вспоминает деда, который был для него самым родным человеком, а перед смертью завещал внуку всё своё имущество.

Энгил, его отец, был недоволен, однако Бабо без колебаний пошёл против родительской воли. Денег от продажи дедовского домишки на окраине Дракии ему хватило, чтобы исполнить свою мечту — добраться до срединной области Хориниса и поступить в монастырь Огня.

Магом Бабо хотел стать с раннего детства. И, хоть отец желал, чтобы он вернулся на ферму и помогал ему в работе, поступил по-своему. Но если ослушаться Энгила оказалось легко, то расставание с Фехтом и Бонкой далось ему куда тяжелее. Может статься, что он никогда больше их не увидит. И от осознания этого на душе становилось муторно и холодно.



***

— Встань сюда. Да-да, к столу. Видишь, как на него падает свет из окна? Постарайся, чтобы твои руки и часть лица оказались в его лучах, — распорядился Джакомо.

— Так?

— Нет, прими более свободную позу, прогни спину... Ну что ты делаешь? Это выглядит так, будто ты собираешься вытолкать стол в окно! Просто слегка прогнись... Да-да, прекрасно, — художник требовательным жестом заставил Бонку замереть на месте и вновь поглядел на неё со своим пугающим прищуром. — Однако твои лохмотья портят весь замысел. Знаешь что, зайди-ка вон за ту ширму. Там на кровати лежит платье, которое я для тебя приготовил. Надень его.

— Но... — нерешительно втянула голову в плечи Бонка, а щёки её смущённо порозовели. Она и без того не знала, как себя вести в просторной чистой комнате, в какой отродясь не бывала. Постоянно боялась что-нибудь задеть, разбить или испачкать. А тут ещё и переодеваться предлагают...

— Невероятная застенчивость для портовой бродяжки! — воскликнул Джакомо.

Бонка хотела обидеться, но в голосе живописца было столько неподдельного восхищения, что она передумала.

— Хорошо, хорошо, я подожду снаружи, — решительно отмёл все её не успевшие родиться возражения Джакомо. — Поторапливайся, не то свет уйдёт! А я рассчитываю сделать сегодня несколько набросков.

Платье цвета кленовой коры оказалось простое и явно не новое, но чистое. Сбоку его украшала большая, аккуратно и словно напоказ пришитая заплата из более тёмной и грубой ткани. Но по сравнению с той рваниной, в которой обычно ходила Бонка, это был роскошный наряд.

— Я готова! — разгладив на ткани последнюю складку, громко сообщила Бонка закрытой двери. Она тотчас же распахнулась и в проёме возник, замерев на пороге, Джакомо.

— Прекрасно, просто прекрасно! — восторженно воскликнул он и бросился к разложенным на низком комоде листам желтоватой венгардской бумаги и кускам угля. — Так, встань к столу... Эй, тебя что, кровавый шершень ужалил или судорогой свело? Свободнее, свободнее!

Бонка, наконец, поняла, чего от неё хочет художник, и постаралась принять непринуждённую позу. Джакомо уселся на скамейку напротив, закинул ногу за ногу и принялся яростно черкать углем на листке. Время от времени он бросал свой пронзительный, с прищуром, взгляд на Бонку и та невольно напрягалась.

— Давно ты живёшь в порту? — спросил художник, не отрываясь от рисования.

— С детства, — ответила Бонка. — Мне рассказывали, что мать оставила меня на пороге таверны и уехала в Гатию с каким-то торговцем. Старая разносчица, которая там работала, взяла меня на попечение. Потом она умерла, а я стала жить самостоятельно.

— Одна?

— Сначала одна. Бродила от причала к причалу и выпрашивала еду у моряков или собирала на берегу ракушки. Говорят, вид у меня был такой жалкий, что мало кто мог отказать и не бросить мне хотя бы кусок сухаря, — невесело усмехнулась девушка. — А потом познакомилась с Фехтом и Бабо. Тогда жить сразу стало веселее.

— Фехт — это твой жених, я помню. А кто такой Бабо? — вопросительно изогнул бровь Джакомо.

— Друг.

— Тоже бродяга?

— Нет, это мы с Фехтом бездомные. А Бабо — сын фермера. У него здесь на краю города жил дедушка, у него Бабо бывал чаще, чем дома, — начала объяснять Бонка. — Дедушка Бабо занимался выращиванием всяких трав на продажу и его тоже учил этому ремеслу, — сообщив это, девушка печально вздохнула.

— С ними случилось что-то плохое? — сразу же заметил её грусть живописец.

— Да. Дедушка Бабо умер, а сам он уехал поступать в монастырь магов Огня. Сколько его помню, он только об этом и мечтал. Всегда хотел изучать магию, знал наизусть все молитвы Инносу, всегда старался поступать по закону и справедливости. Вот и уехал.

— А от чего умер его дед?

— Не знаю. Вообще-то он уже старый был. А, может, на него тот алхимик навёл злые чары... — пожала плечами Бонка.

— Стой, стой! Ну-ка, сделай так ещё раз! — закричал вдруг Джакомо.

— Что сделать? — растерялась девушка.

— Пожми плечами, как только что... Вот! Замри! Великолепно, просто великолепно... Так что, говоришь, за алхимик?

— Не знаю, странный такой, словно не в себе. Приехал на корабле из Хориниса. Бабо говорил, что он хотел купить какие-то очень редкие травы. Мы с Фехтом видели его несколько раз в городе. Он всё время таскал с собой ручную крысу, противную такую! Прямо как те, которые живут в заброшенных складах. Представляешь, он называл эту тварь королевским именем! Мы так смеялись, — при этом воспоминании глаза Бонки заискрились весельем, рот забавно округлился, а на щеках появились милые ямочки.

— О-о, чудесно! — взглянув на неё, восхитился Джакомо и схватил новый листок. Уголь в пальцах художника едва не дымился, а об его взгляд, казалось, можно было порезаться до крови. — Не знаешь, как зовут того алхимика и где он сейчас? Очень любопытный типаж, судя по твоему рассказу. Я хотел бы написать его портрет. Жаль, не встретил его, когда был в Хоринисе.

— Ты бывал в Хоринисе?

— Да, выполнял там заказ для одного скользкого типа, владельца миленького заведения под названием «Красный фонарь»... Так куда делся тот алхимик?

— Он вернулся обратно в Хоринис. А дедушка Бабо вскоре заболел и умер, — Бонка вновь привычным жестом пожала плечами, а улыбка исчезла с её лица так же быстро, как и появилась.

— А Фехт? Он откуда и из какой семьи?

— Не знаю. Однажды в порт зашёл какой-то корабль. Потом он поднял якоря, а Фехт остался на пристани. Он говорит, что сколько себя помнит, всё время скитался по разным портам и кораблям.

— Необычная история! Познакомишь меня с Фехтом? Может быть, я напишу и его, — предложил Джакомо.

— Ну нет, он разозлится, если узнает... — поморщилась Бонка.

— Так ты ему не сказала, что будешь мне позировать? — нахмурился художник и метавшийся по бумаге уголёк на мгновение замер. — А если он запретит тебе работать со мной дальше, и я не смогу завершить портрет?

— Пусть только попробует! — не слишком решительно возразила девушка. — И вообще, он до конца недели будет в лесу к северу от Дракии. Уходит на рассвете, а возвращается затемно. Он, когда устаёт, злится очень. Лучше ему вообще не знать, что ты меня рисуешь. Потом скажу.

— Видно, суровый он, твой Фехт... — хмыкнул Джакомо.

— Нет, на самом деле он добрый. Горячий просто — быстро вспыхивает, а потом быстро остывает, — улыбнулась Бонка, и на щеках её снова появились так восхитившие живописца ямочки.

— Не бьёт он тебя?

— Нет, что ты! Он меня любит. Правда, из-за его нрава мы иной раз попадаем в неприятности...

— Вот как?

— Да! Однажды Фехт нагрубил какому-то наёмнику. Ему показалось, что тот слишком пристально на меня посмотрел. Правда, наёмник выкурил столько болотника, что вряд ли мог отличить меня от своих видений. Но Фехт всё равно завёлся, — нахмурилась Бонка.

— И что? Побил он наёмника?

— Куда там! Тот был хоть и накуренный, но всё равно здоровенный. Нам бы туго пришлось, если бы Бабо не подоспел. Мы там как раз его ждали...

— Бабо всех успокоил, как я понимаю? — предположил Джакомо.

— Пытался, но не вышло. Наёмник уже не очень соображал, что происходит, и меч вытащил. А Бабо схватил свой шест — он всё время его с собой таскал — выбил меч и свалил наёмника с ног. А потом мы убежали. Если бы появились другие наёмники, нам бы настал конец, — покачала головой Бонка. — Этих гадов тут был добрый десяток, они всему городу житья не давали.

— Наёмники?

— Да. Приехали с материка. Им там за службу не заплатили или что... не знаю точно. Главный у них Сильвио, его весь город возненавидел, хоть он и местный. Его, а ещё Сентензу и Буллко. Остальные как-то поспокойнее были. А тот накуренный дурачок вообще никого обычно не трогал, если его не задевать. Но уж когда взбесится... Вся Дракия радовалась, когда эта шайка убралась куда-то на север.

— Должно быть, этот ваш Бабо очень силён, раз сумел справиться с наёмником...

— Да, он сильный. И драться умеет. Ему дедушка даже учителя нанимал, чтобы тот его палкой сражаться натренировал. Бабо говорил, что все послушники в монастыре ходят с посохами и учатся ими драться, — пояснила Бонка. — Он и Фехта учил, но у него не получилось.

— Ну что ж, на сегодня, пожалуй, достаточно. Солнце ушло, а я устал. И мне нужно выпить, — отложив бумагу и уголь, сказал Джакомо. — Сможешь прийти завтра в это же время?

— Конечно, я приду.

— Прекрасно. Вот тебе десять монет для начала. Когда закончим портрет, я заплачу остальное, как обещал. А пока можешь идти. Только осторожнее с платьем. Не хочу, чтобы оно раньше времени превратилось в лохмотья, — голос живописца, во время работы звучавший живо и громко, снова стал тихим и безжизненным, как утром на пристани.

— Нет-нет, я лучше его здесь оставлю и надену своё. А то Фехт замучает вопросами, — торопливо отозвалась Бонка.

— Как хочешь, — равнодушно пожал плечами Джакомо.



***

— Ну что, малыш, ещё не надумал?

Бабо оторвался от своего занятия и упёрся тяжёлым взглядом в ненавистную рожу Игараца.

— И не мечтай, подлая тварь! Кто только тебя в послушники принял такого? — процедил новичок, с яростью глядя на мучителя и стискивая ручку метлы побелевшими пальцами.

— Какого «такого»? — заухмылялся тот. — Э-э, малыш, гляжу, ты вообще не знаешь, как жизнь устроена! Всё сказочки о добрых магах и светлых паладинах на уме? Ну, ничего, я тебе растолкую, как оно всё на самом деле. Иннос, знаешь ли, где-то там, на небесах. А здесь, на земле, всем правят сила, страх и жадность. Ну и ещё страсть, конечно. Понял?

— Тобой овладел Белиар, нечестивец! Ты одержим!

Игарац только заржал в ответ.

— Ладно, малыш, подметай пока. Наш с тобой расчёт придётся отложить денька на три. Мастер Дарон берёт меня с собой в Хоринис. Если буду хорошо ему помогать, мне дадут доступ в библиотеку, чтобы я мог постигать мудрость Инноса. Как видно, мои деяния ему угодны, — сообщил Игарац и, с победным видом взглянув на Бабо, который задохнулся от негодования, неторопливо удалился прочь.

Бабо понял, что должен любой ценой выяснить, где этот подлец прячет краденые бумаги.



***

Бонка прошмыгнула мимо проводившего её равнодушным взглядом хозяина таверны, поднялась по лестнице и робко постучалась. Ответа не последовало, но дверь подалась под её рукой и распахнулась. Девушка, озираясь в поисках Джакомо, вошла в комнату.

Расставленные по углам подставки с натянутым на рамы холстом (Бонка не знала, как они называются), разложенные повсюду дощечки и баночки с красками и кистями, пустые бутылки из-под дорогого вина... Самого художника нигде видно не было, зато Бонка заметила раскиданные на скамейке и по полу возле неё листки со вчерашними набросками.

— Нравится?

Погрузившись в созерцание изображённого на них смутно знакомого, но совершенно непривычного лица, пышных волос и тонкой фигуры, Бонка не заметила, как вернулся Джакомо.

— Ой! — вздрогнула она от неожиданности. — Прости, мне очень любопытно стало. Но я ничего тут не трогала!

— Пустяки, я не сержусь, — отмахнулся живописец. — Так что, нравится?

— Даже и не знаю... Это вроде бы я, но в то же время как будто и не я, — растерянно ответила девушка.

— Вот то-то и оно! Мне так и не удалось передать позу, ухватить движение... — художник говорил возбуждённо, его глаза лихорадочно блестели, а жесты рук с тонкими белыми пальцами были быстры и энергичны. — Лицо удалось в полной мере, руки тоже. Но всё остальное никуда не годится. Это платье... Видно, что оно не твоё, ты к нему не привыкла и не можешь в нём двигаться, как обычно. А твои собственные лохмотья скрывают очертания фигуры и вообще выглядят безобразно!

— Мне кажется, что у тебя и так очень хорошо выходит... — попыталась утешить его Бонка.

— Хорошо? Да что ты понимаешь, бедное дитя! Для мазни ленивых бездарей, по сто раз копирующих одни и те же сюжеты, может быть, и хорошо... Все эти «Робар Первый с наложницами», «Битва с гарпией» и прочая замшелая чепуха! Но я не они, я — великий Джакомо. Человек, который переносит на холст само дыхание жизни и сохраняет его на века! — вскричал живописец так, что Бонка на миг ощутила испуг. Но Джакомо уже умолк, сник и опустил голову.

— Значит, у нас ничего не получится? — огорчилась Бонка. Ей было жаль Джакомо и очень хотелось, чтобы портрет — её портрет! — вышел таким, как он его задумал.

— Вообще-то есть выход, — взглянув на неё со своим пугающим прищуром, заявил живописец. — Ты могла бы позировать обнажённой, чтобы я точно передал движение. А платье можно дорисовать и потом — какое угодно.

— Обнажённой? Это что, голой, что ли? — возмутилась Бонка. — Ты же обещал, что ничего такого не будет!

— Так я и не предлагаю тебе ничего «такого», — вздохнул художник. — Ты будешь делать то же самое, что и вчера. Только без одежды. К тому же, в этом случае я заплачу тебе не две, а две с половиной сотни.

— Но...

— Триста.

— А если Фехт...

— Даже если Фехт когда-нибудь увидит картину, на ней ты будешь изображена в платье, — отмёл все её возражения Джакомо. — Давай не будем терять время. Мне нужно, чтобы солнце светило на тебя и на стол сквозь это окно. У нас чуть больше часа для работы. Так что ступай за ширму и раздевайся.

Бонка на миг замерла в нерешительности, а потом, подчинившись требовательному взгляду Джакомо, сделала шаг по направлению к ширме. Затем ещё один. И вот уже она торопливо, путаясь в шнурках, дырах и заплатках дрожащими пальцами, стягивает с себя ветхую одежду.

Выглянув из-за ширмы, Бонка увидела, что Джакомо уже занял своё обычное место, вооружившись новым куском угля и стопкой листков.

— Ну, что ты там застыла? Готова? Выходи, нам нужно работать! — крикнул он ей.

Бонка, прикрываясь ладошками, на негнущихся ногах вышла из-за ширмы и приблизилась к столу.

— Отлично! А теперь встань, как вчера. Забыла? Обопрись о столешницу и прогни спину, — велел Джакомо.

Девушка, с трудом оторвав от себя ладони, попыталась встать как можно непринуждённее. Но, кажется, это у неё вышло не очень хорошо.

— Впервые мне попалась столь стыдливая натурщица, — вздохнул живописец, однако взял листок и начал рисовать. — Но, с другой стороны, такой милый и естественный румянец...

Время от времени он бросал на Бонку свой пристальный, острый и безжалостный взгляд. Однако в этом взгляде не было ни похоти, ни насмешки, и Бонка мало-помалу успокоилась, расслабилась, стала чувствовать себя увереннее.

— Вчерашние моряки тебе сегодня не встретились? — спросил между делом Джакомо.

— Герн и этот... Бритвозуб? — уточнила Бонка. — Нет, не встретились. Хотя их корабль всё ещё стоит у причала и с него выгружают какие-то бочки.

— Жаль, у меня не было времени зарисовать с натуры их схватку. Но я сделал несколько набросков по памяти.

— Ты нарисовал, как они дрались? — восхитилась Бонка. — Потом дашь посмотреть?

— Конечно, если тебе интересно, — пожал плечами художник. — Послушай, ты не могла бы поставить колено на край стола?

— З-зачем?

— Мне кажется, так твоя поза будет выглядеть более непринуждённой и дерзкой... Нет-нет, правое колено, а не левое. Да, вот так! — Взгляд художника вспыхнул, а уголь в его руке заметался по бумаге с небывалой быстротой.

Некоторое время он работал молча и сосредоточенно. Его взгляд словно срезал по кусочку что-то видимое ему одному с тела, лица и волос Бонки, а рука бережно переносила добычу на желтоватый листок. Так виноградарь срезает спелые гроздья острым ножом, а затем укладывает их в корзину, стараясь не раздавить и не расплескать драгоценный сок.

— Нет, всё-таки ты слишком... закрыта. Ты будто пытаешься защититься от моего взгляда, — опустив свой уголёк, разочарованно произнёс Джакомо. — Попробуй представить, что это не я на тебя смотрю, а твой Бабо. Разве перед ним ты бы так стояла?

— Бабо? Почему Бабо? — растерянно спросила Бонка, а слегка уже потухший румянец на её щеках вспыхнул ярче прежнего.

— Ну, этот твой... Фехт. Я просто оговорился, — рассеянно отозвался Джакомо. — Представь, что он вон в том углу, а меня здесь нет вовсе.

Бонка представила, что перед ней стоит Фехт — хмурый, усталый, с растрёпанными рыжими волосами и сбитыми в кровь ладонями...

— Так ещё хуже, — с досадой бросил живописец.

— Погоди, я ещё раз попытаюсь, — ответила Бонка и постаралась отрешиться от присутствия Джакомо и всей непривычной обстановки его временного жилища.

А что, в самом деле, если бы напротив неё стоял Бабо?

Бонка вспомнила его смущённый, но при этом восторженный взгляд и...

— Превосходно! Божественно! — прошептал Джакомо и его уголь торопливо зашуршал по бумаге.

Бонка лукаво взглянула на художника через плечо и тряхнула волосами. Бледное лицо живописца отражало крайнюю степень сосредоточенности и словно светилось. Руки лихорадочно хватали листок за листком, покрывая их точными линиями и штрихами...

— Та-ак, это что здесь происходит, а? — зазвенел вдруг от двери полный праведного возмущения голос.

Бонка и Джакомо разом вздрогнули и обернулись.

В дверях с искажённым от гнева лицом, всклокоченной рыжей шевелюрой и рукой, обмотанной тряпкой, по которой расплылось бурое пятно, стоял Фехт.

— Вот, значит, чем ты занимаешься, пока я работаю! — обличающе наставил на Бонку испачканный смолой палец Фехт. — Стоило мне на пару дней уйти из города...

Бонка испуганно метнулась за ширму и принялась торопливо одеваться.

— Послушай, дружище, мы тут вообще-то тоже работаем. Кто дал тебе право вот так врываться в мою комнату? — вскочив на ноги, сердито вскричал Джакомо. — И как ты вошёл? Я же запер дверь на замок.

— А тебя я сейчас вообще резать буду, — сообщил Фехт, вытащил нож и шагнул в комнату.

— Эй, я стражу позову! — раздался с лестницы нерешительный голос хозяина «Винной бочки», но на него никто не обратил внимания.

— Тебе что, шлюх мало всяких? На мою невесту глаз положил? — прошипел Фехт.

— Да ты и мизинца её не стоишь, — хладнокровно сообщил Джакомо, даже не попытавшись достать кинжал.

— Не стою? Потому что нищий, да? — рявкнул Фехт и сделал ещё шаг вперёд.

— Нет, потому что идиот. И подлец, к тому же, — ответил живописец.

— Ты, значит, стащил одежду с чужой невесты, а подлец, выходит, я? — Фехт даже остановился, поражённый такой наглостью.

— Конечно, подлец, раз пачкаешь её своими грязными подозрениями. Я художник, а не содержатель борделя. Мы просто работали над картиной, а не занимались тем, что ты себе там вообразил в своей тупой рыжей голове!

Фехт, миг назад готовый наброситься на Джакомо с ножом, замер напротив него с открытым ртом.

— Ну, ты и наглец! — не то возмутился, не то восхитился он.

— Фехт, прекрати! Убери нож! — бросилась между ними Бонка, которая наконец-то справилась со своим тряпьём.

— Тебе должно быть стыдно, что ты смел плохо подумать об этой девушке. Она верна тебе, — устало сообщил Джакомо. Творческая горячка уже покинула его, и он снова стал похож на упитанного говорящего зомби.

— Это она верна? Да ты... — задохнулся Фехт, потом решительно сунул нож за пояс, схватил Бонку за плечо и потащил к выходу, мимо испуганно отшатнувшегося хозяина заведения.

Бонка покорно шла за Фехтом, даже не думая сопротивляться.



***

— Проклятье, заперто! — с досадой выдохнул Бабо, безуспешно попытавшись открыть крышку сундука. Затем он снял со спины посох и попробовал его оковкой поддеть замок. Но тот был глубоко врезан в твёрдое, как кость, дерево. Столяр Торбен из Хориниса работал на совесть.

Бабо закинул посох на спину и заметался взглядом по комнате в поисках какого-нибудь небольшого острого предмета, но ничего подходящего не нашлось.

Впрочем, он всё равно не смог бы открыть замок, даже если бы у него были настоящие отмычки. Фехт в своё время хотел научить его этому искусству, но Бабо с негодованием отверг его предложение. Разве взлом замков достойное занятие для того, кто с детства мечтал посвятить свою жизнь Инносу? Ему и в страшном сне не могло привидеться, что воровской навык потребуется в первые же недели пребывания в монастыре магов Огня!

Возле двери послышались чьи-то неторопливые шаги. Бабо мгновенно отскочил от сундука Игараца, схватил прислонённую к стене метлу и сделал вид, будто поглощён работой.

— А, вот ты где! — с удовлетворением проворчал вошедший в келью Парлан. — Хватит вылизывать пол в этом свинарнике, обитающие тут бездельники вечером всё равно его загадят. Ступай на винодельню к мастеру Гораксу, там какой-то идиот вроде тебя опрокинул целую корзину с виноградными выжимками. Нужно всё убрать.

— Хорошо, мастер Парлан, — смиренно склонил голову Бабо и поплёлся к выходу.

Парлан пристально оглядел помещение, ничего подозрительного не заметил и, привычным жестом засунув ладони в широкие рукава мантии, направился следом.



***

— Горе ты моё, что ж ты такая беспутная? — вздохнул Фехт, зачерпнул из бочки очередной ковш тёплой воды и принялся осторожно лить её на мокрые волосы и плечи Бонки, которая стояла в деревянной бадье.

И бочку, и бадью они ещё прошлой осенью нашли здесь же, в заброшенном складе. А воду для мытья Фехт нагревал на костре, который разводил на пустыре позади здания, возле городской стены. Мыться Бонка любила.

— Ну, вот такая, — опустив ресницы, вздохнула та. — Бросишь меня теперь?

— Чтобы ты ударилась в загул с первым встречным? И не надейся! А вот отлупить тебя как следует стоило бы, — вздохнул рыжий.

— Лупи, — ответила Бонка и, картинно втянув голову в плечи, зажмурилась.

Однако вместо исполнения своего воспитательного намерения Фехт снова вздохнул и принялся тереть ей спину мочалкой.

— Как твоя рука? Болит? Может, пока не стоит окунать её в воду? — приоткрыв один глаз, спросила Бонка.

— Пустяки! Подумаешь, на сучок напоролся... — упрямо мотнул головой Фехт. — Я даже рад, что так вышло. Иначе бы не вернулся раньше времени и не узнал, чем ты занимаешься, пока я надрываюсь в лесу.

— Ну Фехт, ты опять за своё! Ничем плохим я там не занималась, просто ему нужно было меня правильно нарисовать.

— Угу. Сначала правильно раздеть, потом нарисовать, потом...

— Между прочим, Джакомо мне так и не заплатил за второй день работы. Нужно хотя бы зайти за деньгами, — торопливо прервала его ворчание Бонка.

— Вот подлец! Ну ладно, я завтра к нему схожу, — не предвещавшим ничего доброго тоном заявил Фехт и опрокинул на голову Бонки полный ковш воды.

— Даже и не думай! Ты же непременно начнёшь ссориться и полезешь в драку. Хорошо ещё, в прошлый раз хозяин «Винной бочки» не сообщил страже, что ты взломал замок и угрожал почтенному постояльцу. А если пойдёшь туда снова, тебя обязательно схватят и отправят за Барьер, в Долину Рудников. Что я тогда буду делать одна? К Белиару эти монеты!

— Лесорубы вчера болтали, будто Барьера больше нет, а все заключённые разбежались, — сердито посопев, сообщил Фехт. — Если это и в самом деле так, то всех нас ждут недобрые времена.

Бонка испуганно обернулась к нему. Её глаза в полумраке казались огромными и совсем чёрными, лишь в зрачках испуганно метались отблески огонька свечного огарка — единственного на весь просторный склад источника света.

— Нет, не может такого быть! Барьер накрывал каторгу столько лет, с чего бы ему вдруг исчезать? Люди всегда несут разный вздор, — сама не веря своим словам, отмахнулась девушка.

— Хотел бы я, чтобы ты была права. Нам тут шайки Сильвио за глаза хватило. И это они ещё старательно создавали вид, будто уважают закон. А на каторге таких как они по меньшей мере несколько сотен... — задумчиво проговорил Фехт, но тут же тряхнул огненными патлами, прогоняя дурные мысли. — Ладно, вылезай. Теперь моя очередь.



***

Незнакомца, появившегося в монастырском дворе, Бабо заметил издалека. Высокий тощий парень с простецкой небритой рожей принялся с любопытством озираться, как только за его спиной захлопнулась массивная, окованная магическим железом калитка. Хвост светлых волос, небрежно стянутых на затылке, забавно мотался, когда пришелец крутил головой во все стороны.

Ещё один новичок? Но почему он тогда пришёл без овцы, которую непременно нужно жертвовать Инносу при поступлении в монастырь? На богатого паломника и, тем более, королевского паладина этот одетый в потёртую охотничью куртку человек походил меньше всего.

Оглядевшись, незнакомец решительно направился к мастеру Парлану, осадной башней возвышавшемуся посреди двора. Поговорил о чём-то с ним, потом перекинулся парой фраз с послушником Дарионом и подлецом Игарацем, который только на рассвете вернулся из Хориниса и торчал возле храма с донельзя довольным видом, от которого Бабо каждый раз передёргивало, стоило ему поднять взгляд на мучителя. Впрочем, возле его врага пришелец не задержался, а вместо этого вошёл в храм.

Следующие полчаса Бабо монотонно махал метлой, ёжась от не предвещавших ничего доброго взглядов Игараца. Тот явно наслаждался моментом и не спешил подходить к своей жертве, продляя мучения угодившего в его руки новичка.

А потом из храма снова вышел высокий чужак и направился в сторону винодельни, по пути натолкнувшись на Бабо.

— Привет! Ты тоже послушник? — спросил незнакомец.

— Как видишь, — прекратив шаркать метлой, отозвался Бабо.

— Ну и как жизнь в монастыре?

Этот человек говорил так просто и глядел на него с таким искренним интересом, что Бабо немедленно проникся к нему симпатией и доверием.

— Не хочу жаловаться, но я никогда не думал, что здесь такие жёсткие порядки. Если ты нарушаешь правила, тебя наказывают, — вздохнул Бабо. — Конечно, многие послушники хотят изучать учение Инноса в библиотеке, чтобы подготовиться стать избранными. Но я думаю, что лучшая подготовка к испытанию магией — это тщательно выполнять нашу работу.

— Что ты там говорил об избранных, и что за испытание? — вцепился в него любопытным взглядом пришелец.

— Поговори с братом Игарацем. Он больше знает об этом, — с горьким сарказмом ответил Бабо. — Я здесь совсем недавно и меня не посвятили в подробности.

— Ты не выглядишь особенно веселым, — отметил незнакомец.

Бабо и сам не понял, почему почувствовал себя так, словно его застали за чем-то постыдным. Ведь подробностей истории с украденным письмом и портретом Бонки чужак знать не мог.

— Э-э-э... я хочу сказать... со мной все в порядке, правда. Только... Ох, я не хочу жаловаться, — промямлил Бабо.

— Тогда прекрати хныкать, — ухмыльнувшись, посоветовал пришелец.

Нет, он всё-таки что-то знает! Когда же мерзавец Игарац успел ему рассказать? Они едва перекинулись парой слов на ходу. Не иначе, эти двое уже встречались прежде! Может быть, в Хоринисе?

— Я... я... пожалуйста, не говори магам. Не хочу, чтобы меня опять наказали, — пролепетал Бабо. Почему-то ему даже не пришло в голову угрожать этому человеку, как он угрожал Игарацу несколько дней назад, пусть и без малейшего успеха.

— Да ладно, мне-то ты можешь рассказать.

— А ты правда не скажешь магам?

— Я похож на того, кто сразу бежит докладывать?

Нет, на кого угодно, но уж на доносчика он походил меньше всего. И Бабо решился.

— Ну, хорошо. У меня проблемы с одним из послушников. Он шантажирует меня, — прямо взглянув в глаза незнакомцу, проговорил он.

— Давай, выкладывай, — насторожился тот словно вставшая на след гончая.

— Игарац, так зовут этого послушника, нашёл мои личные записи. Он угрожает передать их магам, если я не буду делать то, что он говорит.

— Что ты должен делать для него?

— Мне так стыдно говорить... Даже упоминание об этом может прогневить Инноса! Мне даже думать не хочется, что будет, если всё раскроется.

— Понятно, можешь не продолжать. Что это были за записи?

Бабо снова ощутил неуверенность.

— Это... Это никого не касается. Это моё личное дело, — запинаясь, проговорил он.

— Да ну, говори уже, раз начал.

— Они... это... абсолютно нормальные записи. Ничего особенного.

— Ладно, как хочешь, больше не буду спрашивать, — хмыкнул чужак. — Может быть, я могу помочь тебе?

В душе Бабо вспыхнула надежда на избавление от кошмара последних дней. Неужели это реально? И не попадёт ли он в ещё худшую западню, доверившись незнакомцу?

— Ты сделаешь это?

— Ну... возможно... это зависит от... — хитро прищурился тот.

— Конечно же, я заплачу тебе за это, — поспешно сказал Бабо. Все его монеты исчезли вместе с бумагами, но у него оставались при себе кое-какие ценные вещи.

— Сколько?

— Ну, у меня не так много денег, но я мог бы дать тебе свиток с заклинанием. У меня есть лечебное заклинание.

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказал чужак. Было видно, что условия сделки не особенно его волнуют, а торговался он лишь для порядка, чтобы не показать себя простаком.

— Правда?! Я знаю, у тебя получится. Я верю! — весь во власти нахлынувшей благодарности, выдохнул Бабо. — Тебе нужно только выяснить, где Игарац держит свои вещи. Думаю, в сундуке, но я не смог его открыть. Затем ты выкрадешь у него мои бумаги, и все будет в порядке.

— Расслабься. Продолжай работать. А я позабочусь об остальном, — ободряюще подмигнул ему чужак.



***

Фехт с утра опять куда-то запропастился, и Бонка по привычке направилась на пристань. Прежде, чем выбраться из проулка, она внимательно огляделась — не видно ли поблизости Бритвозуба или ещё какого-нибудь неприятного типа из числа тех, которые к ней постоянно приставали.

Однако всё было в порядке. Несколько знакомых грузчиков, таскавших доски и ящики из склада к причалу, приветливо с ней поздоровались. Скучавший в отдалении стражник и оживлённо о чём-то беседовавшие моряки не обратили на портовую бродяжку никакого внимания.

Бонка прошла вдоль складов, насторожённо заглянула за сложенные штабелем бочки и увидела знакомую фигуру.

— Джакомо!

Живописец что-то сосредоточенно рисовал, время от времени бросая быстрые взгляды на стоявшие в гавани суда. Рядом с ним лежал распахнутый плоский ящик, в котором, как уже знала Бонка, он таскал с собой бумагу, уголь и краски с кистями.

При звуке её голоса художник обернулся. Его бледное лицо расплылось в улыбке, тонкие усики некрасиво встопорщились.

— А, Бонка! Рад тебя видеть.

Девушка улыбнулась в ответ и подошла поближе.

— Жаль, что не удалось завершить твой портрет. Влетело тебе в прошлый раз?

— Нет, ничего. Фехт поворчал немного и простил. Правда, если он сейчас вернётся и увидит нас здесь, то мне уж точно достанется, — весело отозвалась Бонка.

— Пусть только попробует поднять на тебя руку! — воинственно выпятив вялый подбородок, заявил Джакомо.

— Ох, вот только ещё одной ссоры мне не хватало! Его же сразу на каторгу отправят, если схватят за драку. Мы вряд ли сможем собрать денег на штраф. Ты это хоть понимаешь? — сказала Бонка. Её веселье при мыслях о такой перспективе погасло.

— Понимаю, — пробормотал Джакомо. — Мне стоило немалого труда уговорить содержателя таверны не доносить на Фехта стражникам. Кстати, я ведь так и не заплатил тебе за прошлый раз, — засуетился он и полез в кошель.

— Нет, нет, не нужно! — запротестовала Бонка. — Тебе же наверняка пришлось заплатить хозяину «Винной бочки», чтобы он не поднял крик. Так ведь?

— Это моё дело. Вот, держи. И не возражай, — решительно ответил живописец и высыпал в её торопливо подставленные ладони горсть монет.

— Ох, много как! Здесь сколько? — растерялась Бонка.

— Тридцать золотых. Заплатить всё, что обещал, не смогу. Работать над портретом я ещё толком и не начал, а позировать мне дальше ты не сможешь. Так что извини, — несколько сконфуженно произнёс Джакомо, будто в чём-то был перед ней виноват.

— Ты и так слишком добр ко мне! — спрятав золото, воскликнула девушка.

— Я добр к тем, кто вызывает у меня желание быть добрым, — ответил художник.

— Ты странный. Я никогда таких не встречала. Но хороший, — призналась Бонка. — Мне пора бежать.

— Вот, возьми на память, — грустно улыбнувшись, сказал Джакомо и протянул ей извлечённый из ящика листок с чёрно-белым изображением. — Я обвёл, чтобы не стёрлось. Заодно подработал детали.

— Ой! — кинув на рисунок быстрый взгляд, зарделась Бонка. — Это я?

— Ты.

— Неужели я такая красивая и... смелая? — подняла на него девушка взгляд, полный радостного изумления.

— Ты намного прекраснее. Но моего скромного таланта не хватает на то, чтобы передать это. Сохранить такую чистоту, такую любовь к жизни и людям среди всей этой грязи... — Джакомо обвёл порт широким жестом.

— Какая же здесь грязь? Тут портовые работники каждый день подметают, — то ли не поняв его, то ли сделав вид, будто не поняла, со смехом ответила Бонка. — Что собираешься делать дальше? Останешься у нас в Дракии?

— Нет. Закончу тут пару небольших заказов и поеду в Хоринис. Говорят, магический купол над каторгой оказался разрушен и в окрестностях города рыскают шайки беглых заключённых. Там наверняка вскоре произойдут какие-то значительные события, не хочу их пропустить.

— Так, значит, Барьер и в самом деле исчез? — испуганно хлопнула ресницами девушка.

— Если мне сказали правду, то да... Ладно, беги, а то твой ревнивец, наверное, уже тебя обыскался, — вздохнул художник.

— Да, мне пора. Прощай!

— Прощай.

Бонка, воровато оглядевшись, сделала шаг к Джакомо и чмокнула его в щёку. А потом заспешила прочь, на ходу пряча листок с рисунком.

Отдалившись от бочек, закрывших от неё живописца, она с задумчивым видом зашагала к узкому проулку между складами, свернула за угол и испуганно вскрикнула, натолкнувшись на Фехта.

— Опять к своему рисовальщику бегала? — хмуро спросил тот.

— Не сердись, Фехт! Я только забрала деньги.

Рыжий, судя по выражению лица, собрался ответить что-то резкое, но каким-то чудом сдержался и только с досадой махнул рукой.

— Ладно, идём завтракать, я там хлеба и молока принёс... Да не смотри ты на меня так! — возмутился он, перехватив взгляд Бонки. — Не украл я их, на рынке купил. Я же на заготовке леса заработал кое-что. Идём!

Добравшись до разлапистого дерева, по которому проходил путь в облюбованное ими убежище, Фехт остановился.

— Кстати, на рынке я познакомился с матросом одним. Герном его звать... — как бы между прочим проговорил он. А потом рявкнул так, что Бонка испуганно вздрогнула: — Ты почему не рассказала, что тебя опять чуть не изнасиловал какой-то подонок?! Я тебе что, чужой человек уже?

— Не сердись, Фехт! Я просто не хотела тебя огорчать. Ничего же не случилось, — опустив глаза, виновато пробормотала Бонка.

— Герн рассказал, как было дело. Похоже, этот твой Джакомо всё-таки не настолько никчёмный человек, как мне сразу показалось, — хмыкнул Фехт. — А ту вонючую тварь по кличке Бритвозуб можешь больше не бояться. Капитан запер его в трюме до конца стоянки, а после ещё одной такой выходки вообще пообещал за борт выкинуть в открытом море. Повезло уроду, не то с ним было бы как с тем бродячим торговцем...

О торговце, который года полтора назад вышел из города, но ни на одной из ферм или охотничьих стоянок в южной части Хориниса так и не объявился, все давно уже забыли. Но Бонка, конечно, помнила и его потную рожу, и мерзкую вонючую пасть... Фехт и Бабо в тот раз заметили, что в проулке за рыбной лавкой происходит что-то неладное, в самый последний момент.

Побитый мерзавец убрался, изрыгая угрозы. К счастью, свидетелей у него не оказалось — семья Бабо пользовалась в городе уважением, а хозяин рыбной лавки, хоть и побоялся вмешиваться, потом сделал вид, будто ничего не заметил. Поэтому друзьям даже штраф платить не пришлось.

Куда делся торговец, выйдя два дня спустя из северных ворот Дракии, Бабо так и не узнал. Знал об этом только Фехт, а Бонка догадывалась.

— Давай, лезь первой, — подтолкнул Фехт Бонку к дереву. — Да что у тебя там? Что ты прячешь? Покажи! — потребовал он.

Бонка, покраснев, вытащила рисунок Джакомо и протянула рыжему.

Тот нетерпеливо выхватил его из рук девушки, вгляделся, засопел, брови его гневно сошлись к переносице, но... Но в следующее мгновение гнев его куда-то исчез, сердитые складки на лице разгладились и оно приобрело восхищённое выражение.

— Какая же ты всё-таки у меня красивая! — подняв на Бонку сияющий взгляд, выдохнул Фехт.



***

— Я нашел твои записки, — подойдя к замершему в нетерпеливом ожидании Бабо, сказал давешний чужак.

С души послушника словно рухнул многопудовый камень.

— Правда? Спасибо, ты спас меня! Я даже не знаю, как тебя благодарить... — запинаясь, проговорил он.

— Эй, не спеши благодарить. Я решил изменить условия нашего договора. Мы с Игарацем теперь партнёры. Так что ты должен и ему, и мне, — как ни в чём не бывало заявил «спаситель».

Бабо словно молотом по затылку хватили. Он замер, открыв рот. В глазах у него потемнело.

— Эй, приятель! Да на тебе лица нет. Успокойся, я просто пошутил! — оценив произведённый эффект, в примиряющем жесте вскинул ладони чужак.

— Пошутил? Пошутил, Белиар тебя возьми?! — чувствуя, как ярость сжимает горло, прорычал Бабо.

— Да, да! Просто успокойся. Отдам я тебе твои бумажки, — поспешно проговорил тот, поняв, что шутка не удалась.

— Это действительно мои? Ты уверен? Покажи! — потребовал Бабо.

— Вот, держи.

— Да, все на месте, — развернув бумаги, подтвердил Бабо. — Ты читал их?

— Это имеет какое-то значение?

— Пожалуй, нет, когда они у меня в руках, — подумав, ответил послушник. Вновь завладев драгоценным письмом и портретом, он почувствовал себя куда увереннее. — Теперь я надеюсь, что смогу опять спать спокойно.

— На твоём месте я бы их сжёг, — посоветовал чужак.

— Нет! — Бабо прижал бумаги к груди, будто кто-то их мог у него вырвать прямо из рук.

— Ну, дело твоё... Ты мне кое-что обещал. Забыл?

— Нет-нет, что ты! Вот, держи.

— Неплохо, — сказал спаситель, пряча полученный свиток с заклинанием в сумку. — Кстати, я тут осмотрелся, с людьми поговорил и решил стать послушником в вашем монастыре. Вот только деньги на взнос соберу.

Незнакомец, не глядя, засунул награду в сумку, повернулся, чтобы уйти, но словно что-то вспомнил и остановился.

— А эта Бонка — она тебе кто? Это ведь она там нарисована? — спросил он.

— Бонка... это Бонка, — слабо улыбнулся всё ещё бледный после пережитого потрясения Бабо.



***

— «Гритта» завтра на рассвете поднимает якорь, — сообщил Фехт, появившись в их с Бонкой убежище.

— «Гритта»?

— Корабль Герна.

— Куда они поплывут? — подняла голову девушка, которая пыталась пришить очередную заплатку к расползающейся от ветхости и частых стирок одежде.

— Сначала пойдут в Хоринис, потом ещё куда-то. На Хоринисской верфи капитан собирается чинить оснастку. К тому же, у него там жена. Так что они простоят в Хоринисе не меньше недели, — сообщил рыжий и уселся на ветки рядом с подругой.

— Ф-фу-у, как от тебя пивом разит! — со смехом отстранилась она.

— Не мог же я не поставить Герну на прощанье пару кружек. Он тебя спас и вообще отличный парень. Представляешь, он даже стихи сочиняет! Правда, у него пока плохо получается, — ответил Фехт. — Между прочим, у них на борту какой-то груз для хозяина таверны «У мёртвой гарпии».

— Ну и что?

— А то, что эта таверна, как мне рассказывали, стоит неподалёку от монастыря Инноса. Соображаешь?

— С Герном можно передать что-нибудь для Бабо! — вскочила на ноги Бонка.

— Эй, не прыгай так! — засмеялся Фехт. — Иголку вон уронила... Я уже сказал Герну, чтобы он передал Бабо привет, если окажется в монастыре или встретит кого-то, кто туда направляется.

— Ну, просто привет — это как-то... Надо, чтобы у него осталось что-то в память о нас. Мы же и не попрощались толком, Бабо так торопился...

— Ещё бы! — хмыкнул Фехт. — Что же мы ему можем послать? У нас же нет ничего.

— А давай пошлём ему письмо.

— Письмо? Ты что, писать выучилась у своего рисовальщика?

— Нет... Конечно, Бабо мне буквы показывал, я сначала даже запомнила некоторые, а потом как-то не до того было.

— Это уж точно. Вам с Бабо было не до того, — с сарказмом ответил Фехт и помрачнел.

— Но можно же попросить кого-нибудь написать письмо от нашего имени... А ещё давай пошлём ему картину, — торопливо предложила Бонка и покраснела.

— Картину? Какую картину? На которой ты голая? Ещё чего! — возмутился Фехт.

— Не голая, а обнажённая, — вставила Бонка.

— Ага, будто есть какая-то разница! Мало того, что он с тобой... За моей спиной! — А ещё друг называется! — Фехт вскочил и яростно заметался по чердаку, как попавший в западню мракорис. — Как вы могли вообще? Я же вам обоим верил, как себе. А вы...

Бонка опустила голову. По щеке её скатилась слеза.

— Ну Фехт, миленький, — умоляющим тоном проговорила она. — Ну я не знала, как быть... Он так на меня смотрел всё время... Заступаться за меня бросался всегда впереди тебя... Его же наёмники убить могли запросто! И тогда, в таверне... А он ни разу... И ему в монастырь... А там уже никого... — всхлипнула Бонка, не смогла больше сдерживаться и расплакалась.

— А-а, чтоб вас обоих! — в сердцах махнул рукой Фехт и снова плюхнулся на ветки рядом с Бонкой. — Вот что мне с вами делать-то? Был бы кто другой — я бы его прирезал просто, Иннос свидетель! Но это же Бабо. Он и за тебя, и за меня в драку лез, хотя в других делах был размазня размазнёй всегда. И еду нам таскал, когда мы голодали... Ну ладно, я простил. Постарался не вспоминать. А ты опять теперь, с картинкой этой!

— Фехт, мы же его, наверно, никогда в жизни больше не увидим! И он нас. А портрет напоминать ему будет...

— Лучше б он забыл! И я тоже... — проворчал Фехт. — Ладно, прекрати реветь. Хочешь послать свою картину — посылай. Это же ты там нарисована, а не я.

— Ты у меня лучше всех! — крикнула Бонка и обхватила рыжего за шею.

— Ай, иголку бы хоть положила сначала. Колется! — воскликнул он.

— Прости, пожалуйста! Я нечаянно.

— Нужно найти, кто напишет письмо. Вон, рыбак Бенни, к примеру, грамотный. Правда, сам он говорит, что пишет как падальщик левой лапой. Герн тоже умеет писать. Но вряд ли намного лучше, чем Бенни...

— Ну нет! Если уж посылать письмо, то написанное как следует, — вытерев покрасневший нос, сказала Бонка. — Давай, найдём кого-нибудь образованного. Магов попросим, что ли?

— Угу, станут они с нами возиться. Да если и согласятся, то вместе с нашим письмом отправят записку монастырскому начальству, и у Бабо будут неприятности, — возразил Фехт. — Хотя ему неприятности, пожалуй, пойдут только на пользу.

— Как ты можешь так говорить!

— Могу, ещё как могу, — хмыкнул рыжий и без перехода добавил: — Кажется, я знаю, кто нам поможет.

— Кто?

— Мастер Марлас.

— Марлас? Но он же в ратуше служит. Кто нас к нему пустит?

— Ну, вообще-то он там не всё время сидит. Скоро как раз домой должен идти...

— Да? Тогда нужно бежать скорее! — вскочила Бонка.

— А рубаху мою с дыркой оставишь? — ухмыльнулся Фехт.

Бонка, торопливо сделав последние стежки, перекусила нитку, затянула узелок и помогла рыжему сменить совершенно изодранную рубаху на другую, украшенную парой свежих заплаток.

— Ты хоть представляешь, сколько он с нас сдерёт? — сделал последнюю попытку образумить подругу Фехт. — Мы же платье тебе хотели купить поприличнее.

— Потом купим, пока и это ничего. Я его уже зашила. А когда будет следующий корабль в Хоринис, неизвестно. Они всё реже заходят, — отмахнулась Бонка. — Ты чего сидишь?

— Ох, Бонка, Бонка... — вздохнул Фехт и с кряхтением поднялся.



Марласа они успели перехватить уже перед самым порогом его дома. Тот сначала и слушать не желал двух оборванцев, а стоявший неподалёку стражник приблизился и положил ладонь на рукоять короткого меча.

Но звон монет сделал своё дело и секретарь сдался. Он отмахнулся от бдительного стражника, уселся на ближайшую уличную скамейку и достал чернильницу. Поговаривали, что со своим письменным прибором почтенный Марлас даже во сне не расстаётся.

— Что писать? — приготовив перо, бумагу и разгладив седую бородку, спросил Марлас после того, как они с Фехтом закончили яростно торговаться о цене услуги.

Фехт и Бонка заговорили разом, одновременно умолкли и вопросительно уставились друг на друга.

— Дорогой Бабо... — начала Бонка и задумалась.

Перо Марласа резво прошелестело по бумаге, оставив на ней ровную строчку, и замерло в ожидании.

— Ты, наверно сломал голову, как мы тебе написали, ведь мы неграмотные... — продолжил диктовать Фехт.

— Ну кто же так пишет! — возмутился Марлас. Голос у него был тонкий и дребезжащий. — Ты наверняка задаёшься вопросом, как мы смогли написать тебе это письмо. Вот как надо!

— Хорошо, так лучше, — кивнул Фехт, дождался, когда перо перестанет шуршать по бумаге, и продолжил: — Мы отнесли все наши сбережения мастеру Марласу и попросили его написать эти строчки.

— Зачем это вообще писать? Вряд ли это вашему Бобу будет интересно, — надулся Марлас.

— Не Бобу, а Бабо. Пиши, пиши, я потом Герну это письмо покажу, пусть проверит, всё ли там как надо, — ухмыльнулся Фехт.

— Может, правда, не стоит? — робко подала голос Бонка.

— Стоит. Бабо же должен знать, что нам для него вообще ничего не жалко, — ответил Фехт, особый упор сделав на слове «вообще». — Что ещё написать-то?

— Ну, вы можете пожелать ему всего наилучшего. В письмах так принято, — посоветовал Марлас.

— Хорошо, пиши. И ещё добавь, что мы посылаем ему картину в подарок на прощанье.

— Может, в качестве прощального дара, приятнее звучать будет? — вновь подал голос секретарь.

— Да, так лучше. Бонка, как считаешь? Хорошо? Записывай, мастер Марлас. Как там? ...В качестве прощального дара, чтобы ты всегда помнил о нас во время долгих ночей в монастыре, — продолжал ёрничать Фехт.

— И ещё надо написать, что мы желаем ему удачи, — взглянув на Фехта, добавила Бонка.

— Да-да, удачи, — бросив ответный взгляд на Бонку, подтвердил рыжий. — Надеюсь, ему понравится эта картинка.

— Это тоже написать? — уточнил Марлас.

— Непременно.

— А подпись?

— Какая подпись?

— Ну, кем письмо должно быть подписано? От кого оно?

— От нас... А! Фехт и Бонка.

— Хорошо...

Перо коротко прошуршало в последний раз, после чего Марлас посыпал написанное мелким песком из специальной склянки, отряхнул его, свернул листок и протянул Фехту.

— Спасибо, мастер Марлас, — сказала Бонка.

— Всегда пожалуйста. Будет нужно, приходите ещё. Несмотря на свой несколько оборванный вид, вы, оказывается, вполне приличные молодые люди, — подбросив в руке мешочек с монетами, заявил довольный Марлас.

— Уж лучше мы как-нибудь обойдёмся, — пробурчал Фехт.

Секретарь, негромко хихикая, заторопился к своему дому.

— Ну что, ты довольна? — обернулся Фехт к подруге, как только они покинули главную улицу Дракии. — Теперь Бабо будет с письмом и картиной. Ты — с приятными воспоминаниями и без новой одежды. А я с рогами и без денег.

— Ты самый лучший на свете! — засмеялась Бонка и, прижавшись к Фехту, потёрлась носом о его щёку.

— Нежности потом. Сейчас нам нужно на пристань, а то не успеем отдать письмо Герну. Вряд ли капитан «Гритты» оставит матросов на берегу до утра, — стараясь выглядеть суровее, отстранил её рыжий.



***

— Привет, малыш! Вот и настало время нашего с тобой расчёта, — глумливо хихикая, заявил Игарац.

Бабо разогнул натруженную спину, взглянул на начавшее темнеть небо и отставил метлу в сторону.

— Раз настало время, то сейчас и рассчитаемся, — спокойно произнёс он.

— Эй, но не здесь же! Лучше идём в подвал или в нашу келью, — засмеялся Игарац.

— А мне думается, что это место ничуть не хуже любого другого, — ответил Бабо и резким движением выхватил из петли на спине посох.

— А ты, оказывается, полный придурок, — скривил губы Игарац. — Не терпится покинуть монастырь? Ну что ж, твоё де...

Договорить Игарацу не дал быстрый, как укус глорха, удар посохом в солнечное сплетение. После этого ему стало не до разговоров.



— Ты уже закончил? — с усмешкой спросил неслышно подошедший человек, который недавно вернул Бабо его бумаги.

Он с интересом оглядел валяющегося на серых плитах двора Игараца и удовлетворённо хмыкнул.

— Пожалуй, хватит с него... То есть, мы с братом Игарацем немного поупражнялись во владении посохами. Видишь, как он устал, бедняга? — ответил запыхавшийся Бабо, убрал оружие и только теперь взглянул на знакомца. — О, да на тебе роба послушника! Поздравляю! Тебе уже выдали боевой посох?

— Пока нет.

— Тогда возьми вот этот, — сказал Бабо и поднял с земли оружие Игараца, которое тот успел достать, но не смог использовать. — Мы, послушники, всегда ходим с посохом, чтобы показать, что способны защитить себя. Ты умеешь сражаться?

— Ну, мне случалось пользоваться оружием... — пожал новичок плечами.

— Если хочешь, я могу обучить тебя кое-чему. Но у меня есть просьба... — усмехнулся Бабо.

— Что за просьба?

— Один из паладинов, Сержио, сейчас живет в монастыре. Если ты сможешь убедить его дать мне несколько уроков, тогда мы сможем потренироваться вместе.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Текст с примечаниями, скачать ФБ2

 

[Дикарь]

Добавил иллюстрацию.
Не буду врать, будто она меня полностью устраивает, но ничего лучше пока не получается.