Впервые я повстречал Стивена Кинга в Бостоне, в 1992 году. Я сидел в номере отеля, встретившись с его женой Табитой, которую обычно все называют Табби, и его сыновьями Джо и Оуэном. Мы разговаривали о писательстве и писателях, о фанатах и о славе.
«Если бы мне довелось заново прожить свою жизнь, - говорит Кинг, - я прожил бы ее точно так же. Даже повторил те же ошибки. Разве что не стал бы сниматься в рекламе Америкэн Экспресс – «Вы знаете, кто я?». Все равно в Америке всем известно, как я выгляжу».
Он был высокий и темноволосый, а Джо и Оуэн выглядели юными клонами своего отца, словно только что из пробирки.
В следующий раз я встретил Стивена Кинга в 2002, он вытащил меня на сцену, сыграть на казу вместе с Rock Bottom Remainders – группой писателей, которые могут играть на музыкальных инструментах и петь. Потом мы разговаривали в крошечной туалетной кабинке, позади театра – в единственном месте, где Кинг мог незаметно выкурить сигарету. Он казался слабым и каким-то серым – его недавно выписали из больницы после того, как какой-то идиот сбил его на своем вэне, а в госпитале в процессе лечения он подхватил какую-то инфекцию. Он жаловался на боль при ходьбе. Мне было неспокойно за него.
И вот, новое десятилетие, и теперь, когда Кинг выходит с парковки на Сарасота Ки, чтобы поприветствовать меня, выглядит он совсем неплохо. Слабость исчезла. Ему 64, а выглядит он моложе, чем 10 лет назад.
Дом Стивена Кинга на Бангор Мэйн – готический и прекрасный. Я знаю это, хотя ни разу здесь не был. Я видел лишь фото в интернете. Он выглядит так, как и должно выглядеть место, в котором живет и работает такой человек, как Стивен Кинг. На воротах – кованые летучие мыши и гаргульи.
Но стоит вам оказаться внутри этих стеклянных окон во всю стену, как перед вами открывается прекрасный вид на пляж и море, и гаргантюанских размеров дверь из голубого металла растворяется в ничто, и внутри дома – картины и скульптуры и, что самое важное, офис Кинга.
Здесь два письменных стола. Один хороший, внушительный, и другой – ничем не примечательный, с компьютером и видавшим виды, просиженным креслом, стоящим спинкой к окну. Вот стол, за которым Кинг сидит каждый день – здесь он пишет. В данный момент он работает над книгой под названием «Джойланд», о серийном убийце из парка развлечений. Под окном – огороженный участок земли, по которому бродит гигантская шпороносная черепаха, напоминающая огромный камень.
Моя первая встреча со Стивеном Кингом, задолго до того, как я увидел его во плоти, произошла где-то в 1975 году на станции Ист Кройдон. Мне было 14. Я взял книгу в черной обложке. Она называлась «Жребий». Это был второй роман Кинга; первый я пропустил, коротенькая книжечка под названием «Кэрри», о девочке-подростке, обладающей сверхспособностями. Я стоял, дочитывая «Жребий», в восторге от диккенсовского портрета маленького американского городка, разрушенного прибытием вампира. Не доброго вампира, а самого настоящего вампира. После этого я скупил все книги Кинга, которые были в продаже. Некоторые книги были великолепны, некоторые – так себе. Это нормально. Я ему доверял.
«Кэрри» - книга, которую Кинг начал писать и забросил. Ее нашла Табби, в мусорной корзине, прочла и убедила закончить. Они были бедны, и когда Кинг продал «Керри», все изменилось, и он продолжил писать.
Направляясь во Флориду, я слушал, примерно на протяжении 30 часов, аудиокнигу – роман Кинга о путешествии во времени, «11/22/63». Роман повествует о школьном учителе (Кинг и сам им был, когда писал «Керри»), который попадает из 2011 в 1958, через временную дыру, с миссией спасти Джона Ф. Кеннеди от Ли Харви Освальда. Это, как и всегда у Кинга, вымысел, который подначивает вас задуматься, что же происходит – страница за страницей. Здесь есть элементы хоррора, но существуют они лишь как приправа к чему-то, что одновременно является историческим романом, лав-стори и размышлением о природе времени и прошлого.
Учитывая объемы творческого наследия Кинга, нельзя назвать все, что он делает, нелогичным. Он существует на границе популярной литературы (и, по случаю, нон-фикшна). Он популярный романист, который был, да и остается, примером автора определенного типа книг. Но не просто популярным романистом: неважно, что он пишет – кажется, он всегда автор ужастиков. Интересно, расстраивает ли это его.
«Нет. Не расстраивает. У меня есть моя семья, все живы-здоровы. У нас достаточно денег, чтобы покупать еду и необходимые вещи. Вчера у нас была встреча в Фонде Кинга. Моя невестка, Стефани, занимается организацией фонда, а мы сидим внизу и спускаем деньги. Вот что расстраивает. Каждый год мы даем одинаковую сумму разным людям… Это все равно что спустить деньги в унитаз. Вот что расстраивает.
Я никогда не считал себя писателем ужастиков. Так думают окружающие. Табби возникла из ниоткуда, я возник из ниоткуда, мы оба боялись, что у нас все отберут. Так что если людям угодно вешать ярлыки, покуда я продаю свои книги, пусть так и будет. Я подумал, что лучше закрыть роток на замок и писать то, что мне хочется. То, о чем ты говоришь, впервые случилось, когда я написал книгу «Четыре сезона», сборник историй, которые я написал, «Рита Хейворт и спасение из Шоушенка», еще одна, основанная на детских впечатлениях, «Тело», и «Способный ученик». Я послал их в «Викинг», своему редактору Джону Уильямсу – покойному уже давно как – ужасному редактору. Я послал ему «Четыре сезона», и он ответил, хорошо, но для начала – вы назвали сборник «Четыре сезона», а написали только о трех. Я написал еще один рассказ, «Метод дыхания» - и получилась книга. Я получил самые лучшие отклики. И впервые люди подумали, ого, вовсе не страшно.
Я был в супермаркете неподалеку, и одна пожилая женщина, из тех, у которых что на уме, то и на языке, она сказала: «Я знаю, кто вы, вы автор ужастиков. Я не читали ни строчки из того, что вы написали, но я уважаю ваше право писать так, как хочется. Я-то люблю настоящую литературу, типа «Побега из Шоушенка»». И я сказал, что это я написал его. А она: «Нет, не вы». И ушла».
Так случалось, постоянно. Случалось, когда он опубликовал «Мизери»; случалось, когда напечатали «Сумку с костями» - готическую историю о призраках и романисте.
Мы сидели возле пруда, в домике поменьше, который Кинги купили на той же самой улице, чтобы был гостевой домик. Джо Кинг, который пишет под псевдонимом Джо Хилл, останавливается там. Он по-прежнему выглядит как его отец, пусть уже не подростковая версия своего отца, и теперь у него успешная карьера писателя и автора графических романов. Куда бы он ни пошел, он везде носит с собой свой айпад. Мы с Джо – друзья.
В «Мешке с костями» Кинг пишет об авторе, который прекращает писать, но написанные им когда-то в стол романы по-прежнему продолжают публиковаться. Я думаю о том, как долго издателю удастся держать его смерть в тайне.
Он ухмыляется. «Идея о писателе из «Мешка с костями», держащим книги про запас, возникла после того, как кто-то несколько лет назад мне сказал, что ежегодно Даниэла Стил пишет три книги, а публикует две, и я знал, что Агата Кристи тоже припрятала парочку романов, чтобы с честью завершить карьеру. Если я умру прямо сейчас, и все будут держать факт моей смерти в тайне, это продлится до 2013 года. Выходит новый роман цикла «Темная башня» - «Ветер в замочной скважине». Он скоро выходит, и я заканчиваю «Доктор Сон». Так что если меня собьет такси, как Маргарет Митчелл, то, как говорится, что успел, то успел. «Джойланд» не была бы дописана, но Джо мог бы дописать финал. Его стиль очень похож на мой. Идеи у него лучше, чем у меня. Быть рядом с Джо – словно находиться рядом с фейерверком, который плюется в тебя огненными искрами – все эти его идеи. Я бы хотел передохнуть. Мой агент торгуется по мелочам с издателями «Доктора Сна». Но я пока не показываю им рукопись, мне нужно время перевести дух».
Почему он решил написать сиквел «Сияния»? Я не рассказывал ему ни как сильно эта книга напугала меня шестнадцатилетнего, ни как сильно я любил и был озадачен фильмом Кубрика.
«Я сделал это, потому что меня достали разговоры об этом. Возвращаешься к книге, которая была действительно популярна, и пишешь сиквел. Люди думают о той книге, которую они прочли, будучи детьми. Они прочитали ее и сказали, «да, она реально страшная», но уже взрослыми они могут прочитать сиквел и сказать – нет, это никуда не годится. Вызов в том, что она может быть такой же хорошей – или совсем другой. И это придает сил. Это вызов.
Мне хотелось написать «Доктор Сон», потому что я хотел посмотреть, что случилось с Дэнни Торрансом, когда он повзрослел. Я знал, что он станет алкоголиком, как и его отец. Одним из белых пятен в «Сиянии» было то, что Джек Торранс, несмотря на весь свой алкоголизм, никогда не пытался найти помощь в группах поддержки, у Анонимных алкоголиков. Я подумал, хорошо, я начну писать о сорокалетнем Дэнни Торрансе. Он будет одним из тех, кто говорит: «Я никогда не не буду таким, как мой отец, я никогда не буду таким же жестоким, каким был он». А потом вам уже 37 или 38, и вы алкоголик. И я задумался, какой жизнью может жить подобный человек. Меняет работы одну за одной, заливает за воротник, и в итоге оказывается в хосписе – уборщиком. Мне действительно хотелось сделать его работником хосписа, потому что у него было сияние и он мог помочь людям уйти из жизни, перейти в смерть. Они зовут его Доктор Сон, и им известно, что, стоит коту войти в комнату и усесться у них на койке, как пора звать за ним».
Стивен и Табита встретились в книгохранилище университетской библиотеки Мэн в 1967, поженились в 1971. Он не мог учительствовать во время учебы, поэтому он работал в промышленной прачечной, на бензозаправке, уборщиком, дополняя свой скудный заработок деньгами от продажи рассказов, по большей части ужасов, в мужские журналы с названиями типа «Кавалер». Они были очень бедны. Они жили в трейлере, и Кинг писал за импровизированным столом между стиралкой и сушилкой. Все изменилось в 1974 году, когда за «Кэрри» в мягкой обложке он получил 200 000 долларов. Я спрашиваю, когда Кинг перестал беспокоиться о деньгах.
Он на мгновение задумывается.
«В 1985. Таби давно уже поняла, что нам не стоит беспокоиться о подобных вещах. Я не понимал. Я убедил их, что они должны убрать от меня вот это все, я должен вновь жить в съемном домике с тремя детьми, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Примерно в 1985 году я начал расслабляться и думать – все хорошо, все будет хорошо. И даже теперь (жестом он указывает на бассейн, гостевой домик, Флориду Ки и все эти МакМеншены) это все кажется мне странным, несмотря на то, что я здесь провожу всего три месяца в году. В Мэне, где мы живем, это один из беднейших районов. Множество людей, из тех, что мы видим и общаемся, рубят лес, чтобы выжить, вывозят мусор, вот это все. Не хочу сказать, что у меня есть чувство локтя, но я совершенно обычный человек, и у меня есть талант, который я использую.
Самое скучное для меня – находиться в Нью-Йорке, ужинать в огромном модном ресторане, в котором приходится высиживать по три долбанных часа. Знаешь, эти люди, им подавай сначала напитки, потом вино, потом основные блюда, а потом им захочется кофе, и кто-то наверняка спросит, можно ли приготовить его во френч-прессе, и прочая ерунда. По мне, так самое лучшее – это приехать сюда и сходить в Waffle House; здесь я дома».
Отец Стивена Кинга вышел купить сигарет, когда ему было четыре, и никогда не вернулся, оставив Стивена на попечение матери. У Стивена и Табби трое детей: Наоми, Джо и Оуэн – эти оба писатели. Джо заканчивает писать свой третий роман. Первый роман Оуэна выходит в 2013 году.
Я спрашиваю о временной дистанции и переменах. Насколько просто было писать о героях, работающих в 2012 году голубыми воротничками?
«Определенно труднее. Когда я писал «Керри» и «Жребий», я был в одном шаге от физического труда. Но также правда и то – Джо скоро поймет это, что когда в определенном возрасте у тебя маленькие дети, писать о них намного проще, поскольку ты наблюдаешь за ними, и они присутствуют в твоей жизни все время. Но ваши дети растут. По мне, так труднее писать об этой 12-летней девчонке из «Доктора Сна», чем говорить о пятилетнем Дэнни Торрансе, поскольку у меня была модель Дэнни – Джо. Я не говорю, что у Джо было сияние, но я знал, кто он, как он играет, чего хочет и все такое. И тут мы приближаемся к сути: если вы способны выдумать все то, что случилось в «Американских богах», если я могу выдумать волшебные двери и все прочее, то получается, что я определенно могу использовать свое воображение в работе: то, что я выдумываю – это своего рода и есть десятичасовой выматывающий физический труд».
Мы заняты писательскими вещами: обсуждаем профессию, говорим о том, как делаем то, что делаем, заставляем вещи оживать. Его следующая книга, «Ветер в замочной скважине», из цикла «Темная башня», одна из книг серии, что Кинг замыслил и начал писать задолго до того, как превратился в подростка. На завершение серии ему понадобились годы.
Теперь, завершив историю, он пытается решить, насколько возможно ее переписать, превратив тем самым в весьма внушительный по объемам роман.
Я рассказал ему об особенностях работы над книгой, которую пишу: все, что мне необходимо, вымышленные персонажи и так далее, поджидало меня, стоило мне начать искать. Он согласно кивает.
«Совершенно верно: ты ищешь – а оно вот. Самые ясные времена у меня были, когда Ральф, мой агент, сказал: «Это звучит немного странно, но нет ли у тебя идеи, из которой можно было бы сделать роман-сериал, как когда-то делал Диккенс?». У меня была история, которая так и рвалась наружу – «Зеленая миля». Я осознавал, что если примусь за нее, мне придется погрузиться в нее полностью. Я начал писать и надолго опередил график выхода книги.
Когда Джон Коффи попадает в тюрьму – он попадает туда, чтобы быть казненным за убийство двух маленьких девочек. Я знаю, что он этого не делал, но я не знал, что парень, который сделал это, тоже окажется там, ничего не знал о том, как это произошло, но в процессе написания книги все складывалось. Просто бери и пиши. Все сошлось вместе, словно так оно и было.
Я никогда не представлял истории как нечто рукотворное; мне они всегда казались найденными вещами. Словно ты их обнаруживаешь в земле и вытаскиваешь на свет божий. Кто-то однажды мне сказал, что я недооцениваю свой творческий потенциал. Может быть, так, а может, и нет. И все равно, с историей, над которой я работаю сейчас, есть одна неразрешенная проблема. Она не дает мне уснуть по ночам».
Кинг пишет ежедневно. А если не пишет, то чувствует себя несчастным. Если пишет, то мир становится прекрасным местом. Поэтому он и пишет. Вот так просто. «Я сажусь писать примерно в 8-15 и пишу до четверти двенадцатого. И в этот промежуток времени все реально. Думаю, я пишу порядка 1200-1500 слов. Это примерно шесть страниц».
Я начинаю излагать Кингу свою теорию: если людям в далеком будущем вдруг захочется узнать, что было с вещным миром в промежутке между 1973 годом и сегодняшним днем, они обратятся к книгам Кинга. Он мастерски отображает мир, который видит, и записывает его на каждой странице. Взлет и падение VCR, возникновение Гугла и смартфонов. Это все здесь, задним фоном для монстров, что делает последних еще реальнее.
«Знаешь, что самое ужасное? На прошлой неделе я участвовал в Savannah Book Fair… Подобное случается со мной все чаще и чаще. Я вышел и – и все эти люди встали, устроив мне стоячую овации, и во всем этом было что-то странное… непонятно, то ли они аплодируют тебе, потому что ты культурная икона, то ли тому факту, что ты еще не помер. И это опасно для нас. Я бы хотел, чтобы людям нравился не я, но мои произведения».
…
А потом возвращается Табби – сообщая, что пора ужинать и, добавляет она, что на задворках большого дома гигантская шпороносная черепаха была только что застигнута при попытке изнасиловать камень.
