Виктор Кузнецов "Пленники Долины"

[Rodent]

В канун Нового года произошло то, к чему я шел несколько лет - издали мою первую книгу. Это фентезийный роман, написанный под впечатлением от игры Готика. Сюжет с игрой не пересекается, персонажи иные, но мир, в котором все происходит, созвучен миру игры. Это хорошо знакомая нам каторга, где отбывают наказание и простой люд, и бывшие бароны, и попавшие в немилость военачальники.
Обещаю сражения на мечах, магию, романтику и приключения. Надеюсь, вам понравится.

Вышел роман в издетельстве Астрель в серии «Портал» тиражом 5000 шт. Заказать в интернет-магазине не проблема.

Когда действовать в рамках закона не представлялось возможным, а ситуация требовала незамедлительного вмешательства, правитель Артуана вызывал к себе одного единственного человека — мастера клинка Ланса Торнтона. Последний приказ короля показался подданному увесилительной прогулкой, но, как это нередко случается, провидение распорядилось иначе. Дорога на остров Кролл, в Таниевую Долину припасла для Ланса Торнтона и его новых друзей, бывшего командира заставы Рогана Говарда и юной охотницы Заред Корвин, много неожиданностей. И главный «сюрприз» поджидал их в долине. Случившееся там, казалось немыслимым, но все-таки это произошло.

 

[Алексей93рус]

Первую книгу прочитал очень понравилась.Ждал вторую но ее нет, где можно ее прочесть?Если можно скиньте ссылку....Буду очень благодарен а то ждать уже не могу.

 

[Survivor]

Первую книгу прочитал очень понравилась.Ждал вторую но ее нет, где можно ее прочесть?Если можно скиньте ссылку....Буду очень благодарен а то ждать уже не могу.

Еще нету ж) + первая будет расширятся поидее, если я правильно понял из постов)

 

[Rodent]

Еще нету ж) + первая будет расширятся поидее, если я правильно понял из постов)

Всё верно. Первая расширилась и стала второй, появилась первая (в рукописи), а третью я заканчиваю. Страниц 50 осталось сочинить. А что будет дальше, только Иннос знает.

 

[Rodent]

Выкладываю очередной фрагмент из финальной книги. Больше выкладывать не планирую.



В первое мгновение Лансу показалось, что вместо воды внизу оказалась земля, он разбился и сейчас умрёт. Но водная твердь расступилась. Торнтон шел ко дну, а река всё крепче сжимала его в объятьях. Инстинкт требовал сделать вдох, но разум твердил обратное. Вокруг царил мрак. Потребовалось время, чтобы разобраться, где тут «небо», а где «земля». Мелькнула мысль, если он утонет, погорюют ли о нем? Родителей у него не осталось; друзей, с которыми растут и взрослеют, нет ни одного. Король с разочарованием и досадой пожмёт плечами. Он не связан узами брака и даже не обручён. Единственным другом Ланса был сир Орион. Другом и отцом. Но старик не уронит слезу. Торнтон никогда не видел, чтобы глаза мудрого учителя становились влажными. Какая-нибудь шлюшка, о чьём существовании он давно позабыл, может, и поплачет, вспомнив горячую ночь и щедрую мзду. Достаточно ли этих слез, чтобы спокойно умереть? Ответ озарил сознание яркой вспышкой: НЕТ!

Ланс энергично задвигал руками и ногами, пытаясь всплыть, но намокшая одежда, сапоги, оружие, дружно тянули ко дну. Особенно меч. Торнтону стало ясно, что со сталью на поясе он не выплывет. Как бы ему не хотелось расставаться с оружием, меч придётся бросить. Ланс нащупал ремешок с петелькой, не позволявший клинку выскользнуть при беге, и скинул его. И тут же начал подниматься к спасительной поверхности.

Им повезло, что они не врезались в дно, не разбились о камни. Но почему он решил, что выжила Хлоя? Она вошла в воду первой, он отчетливо слышал всплеск. На этом подробности их безумного прыжка обрывались. Его словно стеганули плетью: а вдруг женщина не умеет плавать и её проглотила река?!

Вынырнув, Ланс жадно вздохнул, наполняя лёгкие свежим воздухом.

— Слава богам, ты жив, — раздался за спиной радостный возглас.

Торнтон обернулся. Голова Хлои возвышалась над водой в пяти ярдах от него. Над ней застыл магический шар, как верный пес, повсюду следовавший за своей хозяйкой. — Я знала, что ты слишком упрям, чтобы умереть.

— Я не заслужил вечный покой, — отплевываясь, рассмеялся Ланс, хотя на языке у него вертелся совсем другой ответ. Ещё неизвестно, кто из них двоих упрямее!

— Мы не для того проделали такой путь, чтобы захлебнуться, как щенята в ведре. Флэа хранит нас.

— Лук цел?

— Цел. Вот он, — Хлоя приподняла оружие над водой. — Но я потеряла стрелы.

— А я утопил меч.

— Скверно. А мои эликсиры?

Ланс сжал в кулаке промокшую котомку и энергично её потряс. Внутри жалобно звякнуло.

— Склянки тут, но за сохранность не отвечаю.

— Дерьмо лоборожье! — ругнулась женщина, выдержала паузу и нарочито бодрым голосом, будто хотела убедить себя, произнесла: — Зато мы оба живы. И у меня остался кинжал.

— А лук можно использовать как дубину, — пошутил Ланс, только Хлоя к его словам отнеслась серьезно.

— В крайнем случае, можно.

— Плыви за мной, — велел Торнтон и сделал несколько гребков к берегу.

— Нам не туда, — воспротивилась Хлоя. — Берегом тут только звери пройдут.

Ланс стал всматриваться в размытые очертания дальней стороны. Узкая, заваленная камнями полоска земли для пеших походов не годилась. С обеих сторон реку сдавливали два голых отвесных утеса. Будто ужасная сила разорвала гору, а в образовавшийся разлом направила воды.

— Говори, куда плыть.

Хлоя махнула рукой в нужном направлении.

— Нас тут никто не сожрет? — спросил Торнтон почти весело.

— Буруны в устье не пропустят морского змея или дракона. Да и мелковата река для них.

— Откуда бурунам взяться с таким течением? — Вопреки своему названию, река была кроткой и ленивой, как сытая корова.

— Но глубже-то «Строптивая» не стала! — произнесла Хлоя с претензией, словно ей в который раз приходится разжевывать бестолковому попутчику прописные истины. — Через три мили ущелье закончится, противоположный берег станет пологим. Там и выберемся. Оттуда до «Солинских топей» не больше пяти миль.

— Постарайся не потерять кинжал, — предупредил Хлою Ланс, пристраивая котомку на спине. — Другого оружия у нас нет. Лук без стрел бесполезен.

— Стрелы я из чего-нибудь смастерю.

— Тогда береги его. — И Ланс широкими гребками поплыл в сторону устья.

***

Первые пятьсот ярдов Ланс бодро тянул скарб на спине, пропустив ремешок под подбородком. Потом взял котомку в руку, но грести одной рукой оказалось ничуть не лучше, чем ощущать на шее сжимающуюся рывками петлю. У спутницы вариантов было столько же, только задача попроще — легкий лук не тянул ко дну. Хлоя на воде держалась уверенно, но постоянно отставала. Лансу пришлось несколько раз останавливаться и ждать её. Хоть в чем-то стражница явно ему уступала и не пыталась это опротестовать.

Поймы они достигли выбившимися из сил и безумно счастливыми, что сумели преодолеть очередную преграду. Оба тяжело дышали.

— Кажется, проскочили, — заявила Хлоя, ступив на песок.

Вогнутый обрывистый берег, с которого беглецы спрыгнули, скрылся в темноте; перед ними лежала пологая отмель. Хлоя выжала волосы, затем скинула тунику и стала её выкручивать. Ланс поступил со своей одеждой так же, про себя отметив, что одно его желание уже сбылось. И даже быстрее, чем он думал. Это был хороший знак, вселяющий надежду на благополучный исход визита к кочевникам. Мокрый и усталый он сидел на берегу и блаженно улыбался. Слава Флэа, стражница была так занята собой, что не замечала этого. Удача изменчива, и не нужно испытывать её терпение. Ланс подобрал несколько камушков и стал швыряться ими в крабов, ползавших по отмели. Это были обычные мелкие крабы-травяшки, искавшие в тине еду. Когда те разбежались, придал лицу сосредоточенное выражение и открыл котомку. Эликсиров разбилось всего два, чему Хлоя несказанно обрадовалась. Лучины намокли и никуда не годились. Проще было изготовить новые, нежели пытаться просушить эти. Торнтон без сожаления их выбросил. Как и хлеб, превратившийся в клейкую массу. Вяленое мясо и сушеная рыба разбухли, стали липкими и резко пахли. Просушить их было не на чем. Ланс поделил рыбу и мясо пополам. Одну половину положил перед Хлоей. Всё, что они не съедят сейчас, придется выкинуть, и Торнтон стал активно набивать пищей желудок. Спутница, бросая на него неодобрительные взгляды, немного пожевала рыбу, а к мясу даже не притронулась.

— Двинулись? — позвала она его, закончив трапезу.

Ланс прикрыл рот рукой, но резкий раскатистый звук все же пробился наружу — подпорченная водой еда явно не пошла на пользу.

— Я рада, что ты не возражаешь.

Едкую реплику Торнтон предпочёл не заметить. Нашлась тут «леди»! Наверняка такого в лагере насмотрелась, что не поморщится, отправь её чистить хлев. И вдруг это пренебрежительное: «я рада…»

Они долго шагали по пустой равнине, время от времени встречая вросшие в песок валуны. В половодье прирусловая отмель заливается водой. Наносы песка и суглинка должны были благоприятствовать образованию растительности, но на этом участке реки берег был гол, как младенец. Мили через три под ногами начали попадаться первые островки мха, кустики вереска и багульника. Меняющаяся растительность подтверждала близость Солинских топей. Но куда идти дальше? Без карты можно плутать до второго ритуала Проникновения. Болото — не лес. Один неверный шаг, и ты по уши в смертельной жиже. А со дна трясины никто живым не возвращается.

Но, похоже, спутницу сомнения не мучали. Она шла твердой поступью, почти бежала, словно помнила дорогу так же хорошо, как имена родителей. Вскоре они вышли к огромному расколотому камню. Две его половинки образовывали подобие крыши. Укрытие так себе, но от дождя спрятаться можно. Шар света нырнул вслед за Хлоей и застыл под каменными сводами. Ланс обратил внимание, что интенсивность его свечения уменьшилась. «Дотянет до утра или сдуется вечером?» — задумался Торнтон и тут же поймал себя на мысли, что продолжает думать о времени по старинке. С привычным делением на сутки, состоящие из ночи и дня. Но время в Долине отменил злосчастный ритуал, будь он не ладен! Теперь нет утра с его розоватыми облаками; нет дня, радующего чистым синим небом; теплого вечернего багрянца; бездонной ночной глубины, посыпанной крошкой сияющих звезд. В любое время суток землю покрывает мрак.

В центре каменного «шатра» черным пятном темнело кострище. Рядом лежала кучка обглоданных костей. Хватило одного взгляда, чтобы понять: здесь трапезничали не звери. Иначе кости оказались бы раздроблены и разбросаны. А эти неплохо сохранились, будто мясо с них аккуратно соскоблили. Да и сложены все в одном месте. Хищники так не поступают.

— Кочевники? — предположил Ланс.

— Они. Сир Лоуренс рассказывал мне про шатер из камней на границе владений людей и зверолюдов . Объяснил, как туда попасть, — гордо сообщила Хлоя.

— И что мы будем тут делать?

— Ждать.

— Кого?

— Дозорных.

— Дикарей? — риторически спросил Ланс, вороша золу и пытаясь отыскать хотя бы один тлеющий уголёк.

— Дальний берег «Строптивой» принадлежит кочевникам. Людям сюда нельзя.

— Странная стратегия. Будем ждать, пока нас не обнаружат? Зачем?

— А ты напряги мозги. Вдруг, какая полезная мысль придет. Природа не терпит пустоты.

— Не умничай. Костер давно потух, разжигали его вчера. Если дозорные бывают здесь каждый день, по-моему, нам лучше отсюда убраться.

— Убраться… куда?! За спиной река, впереди — сплошные топи.

У Ланса на языке так и вертелся вульгарный ответ. Озарение пришло неожиданно. Будто кто-то свыше отвесил ему щедрую оплеуху: брод покажут дозорные. Не просто покажут, а сопроводят их до стойбища. Главное, убедить дикарей, что люди пришли с миром.

— Мы в качестве приманки?

— Смотри-ка, сам сообразил.

— Хватит паясничать! — разозлился Ланс. — Лучше подумай, что скажешь дикарям. Если они нападут, мне придется их убить. Не самый лучший способ завязать знакомство с их соплеменниками. Угул-Ломи наверняка наши действия не одобрит.

— Наверняка, — задумчиво согласилась Хлоя. — Но разговаривать с дозорными придется тебе. Я остаюсь здесь, а ты отправляешься караулить снаружи.

— И что я скажу кочевникам? — сделал удивленное лицо Ланс. — Я воин, а не советник. Знаю несколько фраз на ихнем, но этого недостаточно. Мне с ними на пальцах объясняться? Говори ты, — заартачился Ланс, предвосхищая всю безрезультатность спора. Даром убеждения он блистал лишь в одном случае — взяв в руки меч. Тогда даже самые упертые спорщики соглашались с его доводами.

— Кочевники Кролла понимают наш язык. Их с детства обучают говорить по-человечьи.

— С одинаковым успехом переговоры можно поручить пересмешнику. Говорят, он запоминает до двухсот слов.

— Не передергивай. Воины должны договариваться с воинами. Зверолюды не послушают женщину. Конечно, знание языка тебе бы сейчас не помешало, но из двух зол придется выбрать наименьшее.

— Хорошо, — неохотно уступил Ланс. — Пускай будет по-твоему.

— И постарайся не заснуть! — произнесла Хлоя так, будто неоднократно уличала попутчика в подобном.

— Не переживай.

— Мы вторглись на чужую территорию. Обнаружив спящего врага, зверолюды могут напасть без предупреждения. Тут не поможет даже самый блестящий ораторский талант.

— Я, кажется, дал слово, — с раздражением произнес Ланс.

— И ещё… — женщина сделала многозначительную паузу. — Нам нужен запасной вариант. Давай поступим так: если переговоры зайдут в тупик, я зажгу новый магический шар. Ненадолго противник ослепнет, это даст нам небольшое преимущество. Успеем убить двух-трех.

Торнтон одобряюще кивнул и поднялся. Не оборачиваясь, покинул своды каменного шатра. Сел на песок, скрестив ноги, и погрузился в размышления. Ввысь взмыл магический шар. Светил он уже в половину своей первоначальной яркости, но и этот свет был заметен издалека. Хлоя поступила правильно, приподняв «маячок». Приманка должна приманивать. Сияющая в небесах сфера обязательно привлечёт кочевников.

Покачавшись, словно устраиваясь поудобнее, шар застыл в определённом месте. Не низко, ни высоко. Именно так, как от него и требовалось. Ланс обратил внимание, что спала не только яркость, заметно изменился и оттенок света. Потускнев, молочно-белый огонь стал желтоватым и ещё сильнее искажал привычные цвета. Каменные стены, пушистые кустики травы, сырые пятна мха выглядели так, будто их полили янтарным элем. Сочные, чистые краски в Долине исчезли после катастрофы. Глубокое синее небо, теплая зелень листвы, веселый оранжевый песок, белое, как снег, молоко сохранились лишь в воспоминаниях. Но их было приятно ворошить. В такие минуты серая безысходность уступала место надежде.

Торнтон задумался, какого она могла быть цвета. Если безысходность сера, как дождливый день, то, в противовес ей, мечта должна радовать яркими красками. Может, ей к лицу оранжевый? Или цвет глаз принцессы Мирцы? Ведь нет ничего прекраснее женских глаз. Надежда могла бы сверкать, словно снежная равнина ясным зимним днем. Ей прекрасно пошло бы и золото огненных искр. Ведь по какой-то причине на огонь можно глядеть бесконечно долго. Он вселяет уверенность. Глядя на языки пламени, с кончиков которых то и дело срываются мягкие звездочки, в твоём сердце разгорается надежда. И ты веришь, что, пока огонь жив, ничего плохого с тобой не произойдет. Как жаль, что реальность устанавливает свои правила, имеющие с мечтами мало общего.

Так и не определившись с цветом надежды, Ланс стал вспоминать собственное детство, оборвавшееся на десятом году жизни — рубеже, разграничившим для него два мира: мир ребенка и мир мужчины. Смерть обоих родителей заставила Торнтона повзрослеть быстрее сверстников. Отца он помнил отчетливо. Сильный, властный мужчина с выбритой головой и бородой, разделенной на две половинки. Но ему никогда не удавалось собрать воедино образ матери. Память хранила его детали: запах, улыбку, ласковый голос, мягкие ладони, но лицо словно покрывала вуаль. Под ней могла скрываться любая женщина, а Ланс искал ту единственную, которая его родила. И вдруг ему показалось, что он наконец-то видит её лицо. У женщины были короткие волосы цвета льна, капризная чёлка, длинная тонкая шея, маленькие ушки, густые брови и выразительные карие глаза, обрамленные загнутыми вверх ресницами. Но почему это лицо так ему знакомо? Он может описать его во всех подробностях и даже рассказать из-за чего появился на щеке шрам. Точь в точь как у Хлои. Все понятно, это вовсе не его мать! Он ошибочно принял за неё свою отважную спутницу. Она смотрит на него насмешливым взглядом, словно сейчас скажет очередную колкость…

Боль под ребрами разогнала видение, и Ланс понял, что случилось непоправимое — он заснул. Его руки были связаны за спиной, ноги стянуты в лодыжках. Хлоя лежала в ярде от него, не менее надежно скрученная пеньковыми веревками. Для неё не сделали исключения. Женщина с кинжалом в первую очередь воин, враг, а женщина — уже потом. Глаза Хлои были закрыты, грудь мерно вздымалась и опадала в такт дыханию. «Стражница» крепко спала.

Старая сфера погасла, новую зажечь было некому. Землю, каменные стены, мох, траву — всё вокруг освещал неровный свет четырех факелов. Над пленниками возвышался зверолюд с мечом за спиной. В мочке левого уха у него поблескивало кольцо. Несколько кочевников о чём-то бойко спорили в сторонке: четверо с факелами, двое держали в руках копья. Спева Лансу показалось, что копейщиков трое, но, присмотревшись, он понял, что третий опирается на длинный шест, заканчивающийся рогатиной. Эти семеро носили серьгу в правовом ухе, на бедре в ножнах из твёрдой кожи у них висели охотничьи ножи. Волосы на макушках у дозорных были связаны пучком, на плечи наброшены одеяла с прорезью для головы. Довершали одеяние кожаные штаны.

Извиваясь, как гусеница, Ланс придвинулся к Хлое. Заметив, что пленник очнулся, зверолюд с мечом за спиной что-то резко выкрикнул галдящим сородичам. Те мгновенно прекратили спор. Судя по реакции, мечник был в дозоре старшим. Подзывая подчинённых, он махнул им рукой. Дозорные дружно двинулись, со всех сторон обступили пленников и снова заспорили. В их сбивчивой речи мелькали отдельные знакомые слова, но смысл сказанного Ланс не понимал.

Под боком беспокойно задвигалась Хлоя. Она пришла в себя чуть позже него и теперь пыталась освободиться.

— Лучше побереги силы, — шепнул ей Ланс, но вместо благодарности женщина яростно на него зашипела.

— Ты всё-таки заснул!

Ланс безотчетно подумал о холоднокровной и смертельно ядовитой змее.

— Не я один. А как же запасной вариант?

Хлоя издала звук, будто поперхнулась.

— Ты ещё смеешь оправдываться!

— Я словно провалился в сон. Ничего не понимаю.

— А кто тогда понимает?!

— Не паникуй.

— Это я-то паникую?!

— Ну не я же. Чем меня порицать, лучше скажи, о чем спорят эти шерстяные морды, — попросил Ланс.

— Решают, прирезать нас сейчас или сперва отвести в селение.

Для Ланса единственный правильный ответ был очевиден, но, похоже, дикарей раздирали противоречия.

— Подскажи им, ты же умеешь по-ихнему. Объясни, что мы пришли с миром. Что почитаем их, как собственных родителей и даже готовы принять их веру. Хоть что-нибудь скажи!

— Хемма эри нан оро Угул-Ломи, — четко и внятно заговорила женщина. — Ан тор этил фент оран.

В воздухе повисла удивленная тишина.

— Хемма знает наш язык? — спросил зверолюд с мечом на неплохом артуанском.

— Как и вы наш, — ответила Хлоя. — Мы шли к Угул-Ломи. У нас для него важное известие.

Старший поскреб косматую щёку, задумчиво подергал в ухе кольцо.

— Какое у хемма может быть дело к великому Угул-Ломи?

— Хемма скажет только ему самому, — дерзко произнесла женщина.

— Хемма скажет мне, — возразил зверолюд с мечом. — Иначе «хемма тулл шанти».

Окончание фразы зверолюд он произнёс на своём языке, и, судя по интонации, ничего хорошего оно пленникам не сулило.

— Нам известна причина, погрузившая Долину во мрак, — сообщила Хлоя, но её слова были встречены пренебрежительным смехом.

— Она известна всем. Это сделали ваши маги! — произнёс кочевник с шестом в руках. У него одного на лбу были выведены волнистые линии, щеки украшали два круга, внутри которых сходились к центру многочисленные окружности. А от внешних краешек глаз к ушам тянулись изогнутые линии, будто глубокие морщины. Мочки у дикаря остались целы, два кольца были продеты не в уши, а в нижнюю губу.

— Служители Бейонда стали орудием в чужих руках. Винить их, всё равно, что обвинять камень, свалившийся на тебя с горы. Суть спрятана глубже, и вместе мы сможем до неё добраться.

— Откуда тебе известно про Долину, женщина? — спросил старший.

— Я — Хлоя из магов солнца. Люди моего племени знали о грядущем мраке много сотен лет назад.

Кочевники переглянулись.

— Меня зовут Эниш-Эг, — зверолюд с разрисованным лицом приложил кулак к груди. — Я второй после Угул-Ломи и это я призвал слуг сна. Но я никогда не слышал о магах солнца.

— Развяжите нас, мы не враги вам, — посчитав момент подходящим, потребовал Ланс, но удар ступней в лицо, заставил его замолчать. Хоть Хлоя и говорила, что с воинами должны договариваться воины, знание языка зверолюдов безоговорочно поставило её над ним. Его кочевники попросту игнорировали.

— Молчи, хемма. Я разговариваю не с тобой, — свирепо произнес Эниш-Эг.

— Мой друг не желает вам зла, — вступилась за Ланса Хлоя.

— Воина спросят, когда наступит его черёд, — сказал зверолюд с разрисованной мордой.

Торнтон сплюнул солёную слюну. Если кочевники и почувствовали в его жесте презрение, внешне никто этого не показал.

— Солнца нет, Хлоя из магов солнца, — сказал Эниш-Эг. — Боги отвернулись от твоего племени.

— Боги не отворачивались от людей. Они хотели бы вернуть всё назад, — возразила Хлоя. — И я знаю, что для этого нужно сделать.

— Боги вас не слышат, — уверенно заявил старший. — Вашу судьбу решим мы.

Он отвёл своих воинов в сторону, и стал задавать им вопросы. Не зная языка, Ланс не пытался прислушаться.

— О чём они говорят? — спросил он Хлою.

Та красноречиво пожала плечами. Дикари беседовали слишком тихо, человек с самым тонким слухом не смог бы разобрать, о чём они беседуют. Тут требовалась звериная острота. Воин с мечом задавал подчиненным вопросы, в ответ те произносили всего одно слово. Читать незнакомую речь по губам, Ланс не умел, но разговор сильно напоминал голосование. Жизнь пленников повисла на волоске. Самое унизительное в сложившейся ситуации для Ланса было то, что он не мог защищаться. Свою смерть он видел на поле брани, от меча или стрелы, а не в образе мясника с ножом. Быть зарезанным, словно барашек — удел домашней скотины.

— Ланс, — зашептала на ухо Хлоя, — нас всё-таки собираются убить. Если я не ошиблась, дам тебе знак, а ты сразу кричи в лицо самому низкорослому из дозорных: «ата она аласа инакин тырь». Запомнил?

— Что эта тарабарщина обозначает? — спросил Ланс, мысленно проговаривая незнакомые слова. — Я могу то же самое сказать по-человечьи, они же понимают нас.

— Не можешь. Это оскорбление. Нужно, чтобы слова прозвучали на их родном языке. Иначе над тобой посмеются. А затем нас прикончат.

Выбор был невелик. Ничего не придумав сам, Ланс уныло кивнул. К этому моменту старший уже собрал мнения всех, и дозор в полном составе снова окружил пленников.

— Моё имя Зор-Аг, — зверолюд с мечом стукнул себя кулаком в грудь. — Твои слова, Хлоя из племени магов, лживы как трясина. Человек не в силах помочь или воспрепятствовать Богу. Мы приговариваем вас к смерти.

Глаза Хлои сверкнули, словно две молнии. Получив знак, Ланс отыскал в толпе самого низкорослого воина и, гадая, что после такой выходки с ним сделают дикари, пренебрежительно бросил:

— Эй, недомерок, «ата она аласа инакин тыр».

На мгновение кочевник застыл. Потом его короткая верхняя губа задёргалась, челюсть отвисла, сделав хозяина похожим на крошечного тролля. Рот распахнулся и из него вырвался сдавленный стон. Кочевник выпучил глаза и выхватил кинжал.

— Хемма будет умирать долго и мучительно, — наконец обрёл он дар речи.

Ланс напрягся, как взведённая тетива. Зачем Хлоя велела ему так поступить?! Полюбоваться гневом дозорного? Надеялась, что теперь зверолюды выместят злобу на нём, а её саму пощадят?

Два рослых воина грубо подняли Ланса с земли. Третий схватил за волосы и оттянул голову назад. Оскорбленный дикарь с заячьей губой приставил лезвие ножа Торнтону к горлу, но его руку отвел Зор-Аг.

— Ты нарушаешь законы предков, Кру-Шак, — произнес он по-человечьи.

— Хемма должен умереть, — вскинулся зверолюд. — Зор-Аг, не стой между нами.

— Между вами стою не я. Тебе бросили вызов на нашем языке, по законам племени ты обязан на него ответить. Вы будете драться. Развяжите пленника, — велел он подчинённым.

Путы Лансу разрезал Эниш-Эг. Избавившись от веревок, Торнтон покрутил запястьями, сжал и разжал кулаки, потёр пальцы. Кровообращение восстанавливалось слишком медленно. Такими руками соху держать, а не оружие! Однако давать человеку оружие, никто и не собирался. Традиции обязали зверолюда ответить на оскорбление, произнесенное на его родном языке, но, похоже, про честный бой в Законе не было ни слова. Впрочем, в этом правиле Ланс ощущал какую-то первородную мудрость, вызывающую уважение: находишь в себе храбрость дерзить, изволь за слова ответить. И не где-то и когда-то, а здесь и сейчас. Никто не позволит тебе надеть прочные доспехи, выбрать таниевый меч. Драться придется тем, что имеется под рукой, и рассчитывать в этой битве можно лишь на себя одного. У зверолюда был нож с изогнутой блестящей рукояткой, вероятно, вырезанной из кости, у человека — только его ловкость и быстрота.

В подавляющем большинстве кочевники превосходили людей и в росте, и в силе. «Недомерок», которому бросил вызов Ланс, оказался выше него на целый дюйм. Только в поединке на ножах физическая сила мало что решает. Важнее координация, скорость и выдержка. За свою жизнь Ланс неоднократно становился свидетелем поножовщины в злачных местах. Завсегдатаи таверн, клиенты дешёвых гостиниц и постоялых дворов пускали в ход ножи чаще, чем заказывали шлюх. Чаще всего повздорившие использовали обратный хват. Такой способ ведения боя был хорош для защиты и нанесения внезапных колющих ударов сбоку или сверху. Но он сокращал дистанцию, подвергая лишнему риску вооруженную руку. Крестьяне, торговцы и моряки, схватившись за ножи, почти всегда дрались с оглядкой на приёмы кулачного боя, что так же являлось грубой ошибкой. Поединок быстро перерастал в потасовку с её суматошными движениями и непредсказуемым результатом.

Кочевник использовал прямой хват, менее сложный и, как считал Торнтон, более эффективный. Порывистым движением Кру-Шак сорвал через голову накидку и остался в одних штанах. Затем поднял кинжал на уровень груди, направив остриё на Ланса. Левую руку согнул в локте и выставил вперед. Такой стойке обучали стражников в Аф-Танаке. Свободная рука использовалась для захватов и скручиваний, в то время как вооруженной наносились удары. При достаточном навыке поединок заканчивался быстро. Один-два точных попаданий — и соперник истекал кровью.

Разогреваясь, Ланс подвигался на пружинящих ногах; выбрал удобное положение, держа руки ладонями вниз. Первым атаковал Кру-Шак. Ударил, целясь пониже кадыка. Ланс ушёл с линии атаки, развернулся, и клинок дикаря пронзил воздух в дюйме от его лица. Торнтон стукнул кочевника по руке, пытаясь выбить оружие, но дикарь сжимал рукоятку прочнее утопающего в трясине, цеплявшегося за спасительную ветвь. Он выполнил обманное движение левой рукой и нанёс удар снизу, будто хотел проткнуть человека насквозь. Ланс перенаправил атакующую его руку и врезал кочевнику кулаком справа. Одним ударом сбить Кру-Шака с ног не удалось. Отшатнувшись, дикарь презрительно расхохотался, ударил с плеча и резко подшагнул, намереваясь схватить Ланса за горло. Даже одной рукой он мог свернуть человеку шею. Проверять, выдержит ли его шея знакомство с узловатыми, как корни, пальцами «коротышки», Ланс не желал. Стараясь любыми способами сохранить дистанцию, он пригнулся, одновременно уходя влево. Контролировать клинок в ближнем бою невозможно, а ответить сталью на сталь Торнтон не мог.

Ухмылка сползла с уродливой физиономии. Кочевник понял, какой противник ему достался. Движения стали экономны, а выпады и взмахи короче. Но у него даже в мыслях не было, что сейчас он дерётся с одним из лучших бойцов Артуана. Дважды Ланс получал возможность убить Кру-Шака и дважды её откладывал, не зная, как поступить. Не выйдет ли, что, задушив дозорного, он вынесет смертный приговор себе и Хлое. От этой мысли в животе становилось холодно и пусто.

Схватка, начавшаяся как турнирное состязание, понемногу скатывалась на уровень драки в бойцовой яме, где действовало единственное правило — зритель не должен скучать. Кру-Шак пытался ставить Торнтону подножку, использовал обманные удары, метил коленом в пах. Как-то после неудачного выпада он упал наземь. Без раздумий зачерпнул ладонью грязь и швырнул Лансу в лицо. Торнтон резко отвернулся. Этих мгновений Кру-Шаку хватило, чтобы подняться. Он стал перекидывать кинжал из одной руки в другую. Абсолютно бесполезный приём, в редких случаях способный поколебать уверенность противника. Чем устраивать представление, дикарю следовало быть проворнее и научиться работать на опережение. Упреждать не только движения, но и мысли. Вот тогда бы у него появился шанс. Сородичи подбадривали Кру-Шака отрывистыми выкриками. Слов Ланс не понимал, но интонация говорила за себя. Было несложно догадаться, когда зверолюды требуют атаковать, а в каких случаях — защищаться. Хлоя лежала на земле и неотрывно следила за поединком. Для неё исход боя стал уже ясен. Если бы Ланс хотел, он бы давно расправился с дозорным. Но понимала ли она, почему её спутник этого не сделал?!

Кру-Шак, похоже, использовал все свои грязные приёмчики. Изрядно устав, он громко сопел; остриё кинжала уныло клевало, левая рука приспустилась, открыв лицо. Движения замедлились. Самое время завершить поединок убедительной победой, и Ланс сделал это легко и изящно. Он увеличил дистанцию, очередной удар снизу отбил ногой, перенёс на неё тяжесть тела, развернулся вокруг своей оси и второй ногой врезал Кру-Шаку под вздох. Зверолюд хакнул и, выронив нож, грохнулся на пятую точку. Не давая дикарю опомниться, Ланс набросился на него сзади, обхватил шею обеими руками и прижал мордой к земле. Теперь было достаточно одного рывка, чтобы свернуть Кру-Шаку позвонки. Повисла тревожная пауза. Исход боя был предопределён, но кочевники почему-то не реагировали. Их боец проиграл, и, похоже, это давало победителю некоторые привилегии. По крайней мере, зверолюды не пытались прикончить человека.

Тишину нарушил гортанный голос Зор-Ага:

— Ты обязан закончить начатое, иначе Кру-Шак после смерти не попадет в долину Анары.

В голосе старшего зазвучал религиозный трепет. Вероятно, отправиться в эту вымышленную местность считалось для дикарей особой честью. Торнтон никогда не принимал всерьёз проповеди служителей Храма Древней Веры, обещавших законопослушным и богобоязненным жителям Артуана вечное блаженство на том свете, предпочитая помучиться тут. И уже тем более его не интересовало, куда попадет после смерти Кру-Шак. В свою дурацкую Анару или сгниёт, изъеденный червями в земле. Но его противник был воином, он имел право умереть с оружием в руках. Ланс разжал захват и поднялся.

— Дерись! — потребовал он от Кру-Шака.

Но тот сел на землю, сложил руки на коленях и замер, будто чего-то ждал. Зор-Аг осуждающе покачал головой.

— Ты обрекаешь нашего воина на рабство, — сказал он.

— С чего бы? — удивился Ланс, стерев тыльной стороной ладони со лба пот. — Пускай поднимает оружие и сражается.

Торнтон понятия не имел, почему он обрекает зверолюда на рабство, но, если Зор-Аг об этом говорит, значит, так оно и есть. Шаманы да колдуны способны какие угодно предрассудки вколотить в кудлатые дикарские головы.

— Бой закончен, — проговорил Зор-Аг мрачно. — Я удивлён, что Боги отдали победу тебе, но не в праве оспаривать их выбор. — Вы встретитесь с Угул-Ломи.

При этих словах глаза в глазах Хлои зажглись радостные огоньки, а губы тронула едва заметная улыбка. Какой бы абсурдной не казалась просьба стражницы выкрикнуть в лицо зверолюду оскорбление, она принесла свои плоды. Они оба остались живы. Теперь им даже не надо ломать голову в поисках брода.

— Но вы по-прежнему наши пленники, — добавил Зор-Аг, скользя хмурым взглядом по просветлевшим лицам людей.

К Лансу подошёл дозорный. Торнтон протянул ему руки, позволяя себя связать. Удивительно, но религиозные предрассудки и обычаи племени, о которых только что размышлял Торнтон, оказались для людей спасительным выходом. Участь жертвенных животных откладывалась. По крайней мере, до разговора с верховным шаманом, но Ланс не сомневался, что Хлоя к тому моменту обязательно что-нибудь придумает. Если бы их хотели убить, Зор-Аг не снизошёл бы до пренебрежительной речи, не пообещал встречу с Угул-Ломи. Да и спутница выглядела уж слишком спокойной. А она, отметил Ланс, редко ошибалась. Ей уже развязали ноги и дали подняться. Кру-Шак, как побитый пёс, стоял в одиночестве. Его никто не подбадривал, не хлопал утешительно по плечу, как поступили бы люди, случись с их товарищем нечто подобное. Не все, конечно, но большинство. Кочевники же словно не замечали своего воина, проигравшего поединок. С ним никто не разговаривал, ему не вернули нож, не позволили подобрать копьё. От пленников Кру-Шак сейчас отличался только тем, что не был связан. Но Ланса внутриплеменные отношения заботили мало — лишь бы не вредили.

Дозорные разобрали факелы и выстроились один за другим. Людей поместили в центр вереницы. Направляющим стал Эниш-Эг, замыкал цепочку Зор-Аг. Пробуя шестом брод, «второй после Угул-Ломи» уверенно повел отряд сквозь трясину.

 

[Rodent]

Работа подходит к концу, осталась финальная правка. Для меня это маленький праздник, и поэтому выкладываю первую главу первой книги. Как всё начиналось. Действие разворачивается приблизительно за 12 лет до событий, случившихся в "Пленниках". Главный герой - это пока ещё юный и неиспорченный жизнью Генрих Мортинсон или попросту Морт.



ТРАДИЦИИ ОТЦОВ


Изборожденные трещинами, стены крипты напоминали вспаханное поле. Только не росли на этом поле ни рожь, ни пшеница. Разве что темно-пурпурный кольник[1] прижился да повылезали ядовитые грибы. Юноша приоткрыл дверь; убедившись, что все спокойно, перешагнул через порог. Впереди, на гранитных постаментах возвышались два саркофага из зеленого шлифованного камня. Он подошел к одному из них и попытался сдвинуть крышку, однако плита не сместилась даже на дюйм. Прекратив бесполезные попытки, юноша двинулся по залитому молочно-белым светом тоннелю. Он ежился и дрожал, но любопытство гнало его вперед. Узкий проход, словно река в озеро, влился в просторную пещеру. Потолок здесь тонул в темноте, а из отверстия в полу бил свет. Юноша опустился на колени, заглянул в пролом и обомлел – ниже ярусом порхало безобразное существо, помесь летучей мыши и рогатого волка. Взмахи кожистых крыльев участились, тварь заметила человека. Оцепенев от ужаса, юноша наблюдал, как из дыры появляется рогатая голова. Он хотел бежать, но ноги стали тяжелыми, будто к ним привязали жернова. Ему удалось сделать всего три шага, а потом он упал.

Утренний кошмар развеял ласковый женский голос:

- Генри, пора вставать.

Генри Мортинсон открыл глаза. За окном брезжил рассвет; сиреневые сумерки были прозрачны и чисты. Жуткий сон снился третью ночь подряд, но откуда берутся такие видения, Генри объяснить не мог. Никогда не спускался он в ту крипту да и демонов не видел. Само их существование вызывало у него сильное сомнение. Ни одного убедительного подтверждения, что демоны – не вымысел, не плод человеческого страха пополам с невежеством, Генри так и не получил.

- С днем рождения, сынок, - с порога поздравила его светловолосая Сигурни Мортинсон. - Вставай скорее, завтрак почти готов.

К своим тридцати восьми годам женщина сохранила стройность и изящество. И только взгляд, в котором затаилась горечь потерь, да лучики морщин, расходящиеся от краешков глаз к вискам, выдавали ее возраст.

Генри зевнул во весь рот, натянул штаны, подвязывающиеся под лодыжками, короткую шерстяную тунику, повертел в руках пояс и решил до завтрака его не надевать. Прикрыл постель шкурой самого грозного лесного хищника - четырехпалого ревуна и вышел во двор умыться перед завтраком.

Он был третьим ребенком, родившимся в семье лесоруба и пряхи. Третьим - и единственным выжившим. Вопреки опасениям родителей, мальчик рос сильным и здоровым, обгоняя сверстников в быстроте и ловкости. Знания он впитывал лучше, чем всасывает воду мох. Брат Клавдий, служитель Храма Древней Веры, обучил Генри грамоте, кузнец Урс – преподал азы владения мечом, охотник и птицелов Торгейр - показал, как обращаться с луком и сетью. За что бы ни брался Генри, любое дело в его руках спорилось. Каждый из учителей втайне надеялся, что наступит время и способный ученик попросится именно к нему. Но Генри разочаровал их всех. В пятнадцать лет он снял со стены тяжелый отцовский топор и отправился просить Дилана Ховарда – старшину лесорубов взять его в артель.

Сегодняшний день был для Мортинсона днем особенным. По старинной традиции скандов все юноши, достигшие семнадцати лет, проходили Испытание Зрелости. Выдержавшим его, разрешалось создать семью. Уже много лет ритуал утратил свой изначальный смысл, когда каждый мужчина демонстрировал соплеменникам мастерство охотника и отвагу, подтверждая собственную значимость в общем деле выживания. Темные века канули в лету, а вот традиция сохранилась, хоть и правила ее стали мягче. Те из участников, кто терпел неудачу или по какой-то причине в ритуале не участвовал, право жениться получал годом позже. Впрочем, иногда влюбленные, не желающие подвергать свою жизнь опасности, но твердо решившие жить вместе, традицию все-таки нарушали. Собрав вещи, они тайком покидали пенаты и перебирались в Аргард – город, раскинувшийся двадцатью милями южнее. Однако случалось подобное редко, юноши с нетерпением ждали дня инициации, считая его условной границей, отделяющей их от взрослой жизни.

Торопливо запивая лимонно-желтый омлет молоком, Генри поперхнулся и пролил остатки на грудь. Наткнувшись на укоризненный родительский взгляд, поспешно спросил:

- Мам, скажи честно, как тебе Окой?

Эта маленькая хитрость избавила его от неминуемых упреков. Будущая невестка интересовала Сигурни Мортинсон куда сильнее молочных пятен на сыновьей тунике.

- Славная девушка, хоть и не из наших, - ответила мать.

- И что с того?! Мы любим друг друга и никогда не расстанемся!

- Не зарекайся, вы едва знакомы.

- Считаешь, три месяца недостаточно? Ты с отцом и того меньше встречалась.

- Тогда совсем другие времена были, - внезапно погрустнела мать.

Генри потер пятна от молока рукавом. Продолжать разговор, в котором он с высокой вероятностью предугадывал ответ на любой свой вопрос, было неинтересно.

- Мам, я пойду?

Сигурни Мортинсон взъерошила сыну волосы.

- Или. Только будь осторожен.

- Прекрати! – отстранился сын, будто кто-то мог их увидеть. – Я не маленький. - Ему не нравилось, что с ним разговаривают, как с ребенком. Тем более в такой день!

- Для меня ты всегда останешься маленьким.

Во взгляде женщины сквозил легкий упрек, и Генри почувствовал себя виноватым. Он взял материнскую ладонь в свои руки и решительно заявил:

- Все будет хорошо. Делов-то – подстрелить рогатую жабу!

Генри намеренно принизил риски. Последний несчастный случай произошел всего три месяца назад. Сыну жестянщика – кривому Питу прыгун сильно покалечил ногу. Юношу едва успели спасти. Внешне прыгуны напоминали гигантских жаб, но это были хитрые теплокровные хищники, охотящиеся на нутрий, ондатр, енотов и прочую мелкую живность, живущую вблизи болот и водоёмов. Нападали из засады, терпеливо карауля добычу в густом камыше, плотном кустарнике или погрузившись по самые ноздри в болотную жижу.

Женщина отвела взгляд и тяжело вздохнула.

- Ну вот, теперь что стряслось? – спросил Генри с досадой.

- Не рискуй понапрасну, – напутствовала его мать.

- Да-да, конечно, - отмахнулся Генри.

Стойко выдержав родительский поцелуй, затянул пояс, прицепил к нему колчан со стрелами, снял с крюка лук и вышел во двор. Утро встречало его запахом влажной земли. В хлеву замычала корова, требуя ее подоить. Словно дожидаясь сигнала, с плетня сорвался пестрый кочет, загнал испуганную цыпку в угол и, навалившись, стал топтать. Генри прикрыл за собой калитку и, сделав несколько шагов, резко остановился. Кусты бузины зашевелились, и на дорогу вышла стройная темноволосая девушка в нарядной узорчатой тунике, зашнурованной по бокам. Под свободными одеяниями угадывались осиная талия и высокая грудь. В темных глазах, обрамленных густыми, загнутыми вверх ресницами, читался вызов, так не вязавшийся с пухлыми, как у ребенка, губами.

- Что ты здесь делаешь? - удивился Генри.

- Тебя провожаю, - улыбнулась Окой. – Я очень соскучилась, обними меня, - попросила она едва слышно.

Генри взял девушку за плечи и бережно притянул к себе. Зарылся носом в волосы, наслаждаясь их запахом. Ничто не могло пахнуть вкуснее.

Первый раз он увидел ее, когда село скандов посетила труппа бродячих артистов. Окой выступала с номером на канате. Внезапно, натянутая меж столбов верёвка лопнула, и воздушная танцовщица полетела вниз. Влажная земля смягчила падение. Девушку немедленно отнесли к бабке Сильви, лучшей на всю округу целительнице.

- Пострадавшей нужен покой. В ближайший месяц, никаких путешествий, - строго произнесла старая женщина, накладывая на сломанную ногу лубок.

Обещая вернуться, артисты уехали на рассвете, а Окой осталась жить у бабки Сильви. Перелом сросся, цирковая труппа где-то задерживалась, и циркачке пришлось приспосабливаться к обстоятельствам. На исходе второго месяца Окой поймала себя на мысли, что ей нравится новая жизнь, в которой не нужно ночевать под открытым небом, путешествовать в продуваемой всеми ветрами кибитке и развлекать публику, порой напоминающую сборище грабителей, убийц и насильников.

- А ты соскучился? - Окой посмотрела Генри в глаза.

С момента их последней встречи прошла лишь ночь. По правде говоря, заскучать он не успел. Но, чтобы не разочаровывать невесту, Генри наклонился к самому ее уху и прошептал:

- Конечно.

Окой прижалась сильнее.

- Там, откуда я, все девушки в моем возрасте уже замужем. Даже некрасивые, - добавила она. – А мне никак не свыкнуться с мыслью, что скоро мы станем мужем и женой.

Генри не знал, что ответить. Он и сам испытывал что-то подобное, только ни за что бы не признался. Иногда ему безумно хотелось стать мужем. Но сиюминутный восторг проходил, и внутри начинал бунтовать отчаянный мальчишка, не желающий терять свободу. Ничего не ответив, Мортинсон погладил Окой по волосам и спросил сам:

- Когда ты мне расскажешь, где находится это туманное «там»? Я хочу знать про тебя всё.

- О, - мечтательно произнесла Окой, – это очень далеко. За Песчаным морем, в краю, где рождается день, где растет дикоцвет. Мы потом обязательно туда съездим.

- Что такое дикоцвет?

- Плодоносящее дерево. Очень похоже на вашу вишню, только ягоды несъедобные. Но наши виноделы научились изготавливать из них вино, - вспомнила Окой.

- Хоть какая-то польза, - снисходительно заметил Генри.

Девушка возмущенно фыркнула и игриво отстранилась.

- Фу, толстокожий! Дикоцвет цветет всего неделю. Его нежные цветки напоминают нам о быстротечности человеческой жизни, а их красота о том, что в ней много прекрасного.

- Вот как! - удивился Генри. – Никогда бы не подумал, что цветочки могут о таком напоминать.

- А еще они появляются раньше листьев, символизируя стойкость.

- Неужели?

Окой утвердительно кивнула.

- Пятилистный цветок дикоцвета обозначает удачу, долголетие, благоденствие, мир и радость. Для моего народа это дерево - символ женской красоты.

- Что-то у вас все в кучу свалили, - осуждающе произнес Генри. – Символ того, символ сего. Дерево как дерево. Ни хуже ни лучше осины. Даже хуже, - внезапно передумал Генри, - под осиной хоть подосиновики растут, а под вашим дикоцветом что, поганки?

- Не говори так, - обиделась Окой.

- Глупо искать смысл там, где его нет. Так можно что угодно и с чем угодно связать. У бабочки четыре крыла, они обозначают четыре стороны света; у паука восемь лап, это значит…- Генри задумался, стараясь подобрать необычное сравнение, но Окой ему не позволила. Она прижала к его губам палец и требовательно произнесла:

- Помолчи.

Ее руки пахли, как пахнет свежескошенная трава – десятками разнообразных запахов. От горького аромата полыни до приторно-сладкого, как мёд, благоухания клевера. Генри чмокнул Окой в палец и тут же сделал вид, будто собирается укусить. Девушка взвизгнула и игриво спрятала руки за спину.

- Дурак, - притворно надулась она.

Они непринужденно рассмеялись.

- Мне пора, - виновато произнес Генри. – Встретимся после Испытания, я зайду к тебе.

- Ступай, - сказала девушка едва слышно, словно боялась нарушить спокойствие просыпающейся природы. Замерев на несколько мгновений, она отступила на шаг.

- Я, правда, опаздываю, - Мортинсон сложил брови домиком.

- Удачи, - пожелала ему Окой. - У тебя все получится.

Генри махнул на прощание рукой и зашагал к месту, где должна была состояться церемония. Выйдя на дорогу, последний раз оглянулся. Просторная юбка Окой, колеблемая ветром, на фоне потемневших бревен выделялась ярким пятном. Внезапно внутри стало холодно и пусто. Не в состоянии объяснить причину накатившей тоски, Мортинсон отвернулся и ускорил шаг. Не правильнее ли будет сейчас вернуться? Интуиция редко его подводила, но для кого, как не для них с Окой, он идет охотиться на прыгунов! Эта простая, как выпитое яйцо мысль, принесла некоторое облегчение. Генри поправил лук и, стараясь прогнать наваждение, перешел на бег.


***

Искрясь и потрескивая, языки огня тянулись к небу. Малиновый костер, разведенный в центре поляны, освещал две группы людей. Пятеро пожилых скандов в серых однотонных плащах, надетых поверх туник, тихо переговаривались. В десяти шагах от них, вытянувшись в струнку, замерли двое юношей. Даже когда за их спинами раздался топот третьего участника Испытания, они продолжали поедать старейшин глазами, будто ничего интереснее перешёптывающихся стариков, в своей жизни никогда не видели. Генри стрелой вылетел на поляну, подбежал к старейшинам и опустился перед ними на колено.

- Простите меня, - произнес он виновато.

Человек с длинной седой бородой строго спросил:

- Твой дом теперь в Аргарде?

- Нет, - ещё ниже склонил голову Генри.

- Ты не здоров, и ходьба причиняет тебе страдания?

- Нет.

- Ты кого-то спасал?

- Нет.

- Тогда почему заставляешь себя ждать?

- Меня задержала Окой, - выпалил Генри, и тут же жгучий стыд залил его щеки огнём. Как-то не по-мужски это - перекладывать вину. Надо было головой думать, а не языком болтать с Окой!

Невысокого седобородого человека, устроившего Генри разнос, звали Этельред Мудрый. Свое прозвище он получил за удивительный талант улаживать любые споры так, что даже у проигравшей стороны не возникало сомнений в справедливости принятого решения.

- Встань к остальным, - не скрывая недовольства, произнес Этельред.

Генри занял место слева от Орика - полного светловолосого юноши, подстриженного под горшок. Оба друг друга хорошо знали, немало времени провели вместе и даже оделись сегодня одинаково. Третьего участника Испытания звали Гунаром. Жил Гунар в соседнем селе, где и обучался столярному ремеслу. В этот важный день подмастерье облачился в красную шелковую рубаху с вышитой на груди волчьей мордой и черные кожаные штаны.

Над верхушками деревьев показалось солнце, сырая от росы трава заиграла множеством красок: от бордовых оттенков граната, до лазурных отблесков морских волн. Воздух стал терпким и плотным, словно эль, сваренный Огюстом, лучшим в их селе пивоваром. Этельред Мудрый зажег факел и, когда пламя налилось силой, громогласно объявил:

- Сегодня вы должны доказать свое право создать семью. Для этого вам придется пройти по Болоту Гоблина, убить хотя бы одного прыгуна и снять с него шкуру. Время тянуть жребий.

Старейшина принял из рук помощников холщевый мешочек с деревянными, помеченными чурбачками и протянул его юношам. Идти первым выпало Орику, Гунару достался второй номер, Генри – третий. Но очерёдность тут ни на что не влияла. Результат зависил от ловкости и удачи.

- Каждому из вас разрешается взять с собой нож, по десять стрел и лук, - продолжил Этельред. - И да поможет вам Флэа!

Старейшина сложил перед лицом ладони и опустил голову. Закончив напутственную речь, он поманил Орика. Тот послушно подбежал к старику и точно так же, как чуть ранее это сделал Генри, опустился перед ним на колено. Этельред положил ему руку на голову и произнес:

- Только человек с добрым сердцем и чистой душой имеет право пройти Испытание Зрелости. Считаешь ли ты себя достойным оного?

- Да, мудрейший. Я искренен в своем намерении, - подтвердил Орик.

Задаваемые на церемонии вопросы и ответы на них давно стали традицией. Юноши прекрасно знали, какие слова произнесёт убелённый сединами старец и что они должны ему ответить. Однако на этом условности заканчивались. За спиной у каждого участника висел самый настоящий лук, а зубастые жабы размером с собаку могли причинить немало хлопот даже опытному охотнику.

- Тогда ступай и да пребудет с тобой Флэа, - благословил юношу старейшина.

Орик кивнул и побежал в сторону покачивающихся от ветра камышей. Гунар поглядел на огонь, облизал губы и сглотнул, будто при виде прогоревших углей испытал приступ голода. Генри почему-то вспомнилась Окой. В груди образовалось приятное теплое чувство, словно в холодный зимний день кто-то набросил ему на плечи меховую накидку. Окой сильно отличалась от местных девиц с волосами цвета спелой пшеницы. Ее пряди были темны, как шкура черного гоблина. Редкий овал лица, широкие скулы, изящный точеный носик и бездонные темно-карие глаза. Генри тонул в них, словно неосторожный охотник в коварном омуте. Окой сама пригласила Генри на свидание; как-то раз, совершенно не стесняясь своей наготы, искупалась вместе с ним в лесном озере. На этом сюрпризы не закончились. Циркачка умела лазать по деревьям лучше любого мальчишки. Как дикая кошка, взбиралась она по стволу, даже если нижние ветви росли высоко над землей. Однажды Генри спросил её, почему из всех юношей она выбрала его. Окой немедленно посерьезнела и сказала, что видит в нем скрытую силу.

– Придет время, и ты станешь великим вождем. Или совершишь поступок, память о котором наши потомки будут передавать из поколения в поколение. Если, конечно, не станешь целые дни торчать с Ориком на речке, - звонко рассмеявшись, добавила она.

Генри так и не понял, шутила тогда Окой или говорила всерьёз.

Когда наступила его очередь, он третий раз подряд выслушал речь Этельреда Мудрого, ответил на скучные вопросы, снял со спины лук и зашагал в сторону болота.

***

Зона пойменных болот растянулась на многие мили вдоль полноводной реки Олин. Зима в этот год выдалась снежной; весна порадовала добрыми дождями и пробудила от спячки иссохшие ключи и головы родников, дав обмелевшему Болоту Гоблина новую жизнь. Мягкая земля проминалась под сапогами, но идти было легко - на небольшой глубине угадывался твёрдый грунт. Вскоре заросли камыша стали гуще, со стороны реки разлились зеркала луж, луговые травы поникли и почти пропали. Мортинсон забрал левее и вышел на небольшую поляну, поросшую камышом и рогозом.

- Эй, - позвал его знакомый голос.

Генри обернулся, с луком в руках позади стоял Орик.

- Ты чего здесь делаешь? – искренне удивился Генри.

- Тебя жду.

- Зачем?

Приятель понурил голову.

- Я прыгуна ни за что не подстрелю. Боюсь я их, как огня. Уж лучше глотыря повстречать, - добавил Орик и втянул голову в плечи, будто ожидая оплеухи. - Те хоть тайком не нападают.

- Ты это брось. Еще как подстрелишь! – подбодрил друга Генри.

Сам он прыгунов не боялся, в отличие от глотырей – двуногих ящеров с маленькими, словно недоразвитыми передними лапами. Вечно голодных, сбивающихся в стаи и представляющих смертельную опасность для других обитателей леса. Даже такие могучие хищники, как лоборог и ревун, обходили стаю глотырей стороной.

- Слышь, Генри, помоги, - взмолился Орик. – Давай вместе охотиться. Мне сегодня обязательно нужно пройти Испытание. А то за год Миру точно кто-нибудь сосватает.

- Дочку молочницы?! – озарило Мортиснона. – Вот оно что! А я гадаю, чего тебя последнее время на молочко потянуло, - засмеялся Генри, сверкнув белыми, как жемчуг, зубами. – Дома у тебя, куда не сунешься, одно молоко - в крынках, бутылях, чашках. Не удивлюсь, если ты им и колодец заполнил.

Орик насупился.

- Неудобно без повода приходить. Мать Миры догадается – в шею вытолкает. Вот и покупаю. Чем насмехаться, лучше бы помог, – обиженно произнес Орик.

И Генри сразу сдался.

- Ладно, пошли.

Орик радостно закивал, и на его добродушной физиономии появилось выражение исключительной сосредоточенности.

Растительность постепенно менялась. Камыш поредел, стал приземист, предпочитая места потверже. В рост пошла осока. Рядом со жмущимися к земле стебельками хвоща болотная трава выглядела как кустарник. То и дело встречались косы грязи и паточины. На ногах-дугах по красноватым лужам сновали водомерки, тщательно избегая другого хищника, облюбовавшего поверхность водоема, – водяного паука. Стараясь не отстать, Орик громко сопел. Когда надоело молчать, он как бы невзначай поинтересовался:

- Этого, с волчьей мордой, Гунаром зовут?

- Гунаром, - подтвердил Генри.

- А ты заметил, как он на нас смотрел?! Такой руки не подаст. Все-таки хорошо, что мы вместе.

- Дался он тебе! – равнодушно произнес Генри. – Прыгунов на всех хватит. Может быть, ты его сегодня последний раз видишь. Пройдёшь Испытание, женишься и уедешь в город. Зря ты на него наговариваешь. Гунар, конечно, нам соперник, но не враг.

- Тебе хорошо, - завистливо пробормотал Орик. - У вас с Окой мир да любовь, а на меня Мира даже не смотрит.

- Ой ли? – подковырнул товарища Генри. – А с кем она в воскресенье подряд три раза танцевала?

Орик расплылся в улыбке, продемонстрировав, что его широкое скуластое лицо способно стать еще шире.

Солнце еще не успело разогреть воздух, от воды тянуло сыростью. Блестело натянутое меж ивовых ветвей решето паутинки крестовика. Почва стала вязкой, под ногами чавкало. С громким чмоканьем вверх взмывали бекасы, высматривая себе новое местечко.

- Пришли, - остановился Генри. – Теперь никаких разговоров, - предостерег он товарища и указал на поросший камышом островок. – Вон там может запросто прятаться прыгун.

Орик послушно застыл на месте. Впереди лежало болото, в котором, согласно легенде, утонул король черных гоблинов. Правда, никто не мог сказать точно, когда это случилось, и существовал ли король вообще, но название прижилось. К островку вела цепочка пушистых кочек, выстроившихся на расстоянии одного-двух шагов друг от друга. Ловко перепрыгивая с одной н адругую, Генри вошел в болото. За ним, балансируя руками, двинулся Орик. Когда до островка оставалось шагов тридцать, Генри остановился, вытащил из подёрнутой ржавчиной лужицы черную корягу и, кивнув в сторону камышей, прошептал:

- Не быть мне Мортинсоном, если там нет ни одного прыгуна. Целься!

Орик поднял лук и натянул тетиву так, чтобы она коснулась середины подбородка. Размахнувшись, Генри запустил корягой прямо в центр камышей. Раздался недовольный рев, и из тростника высунулась плоская рогатая голова.

- Стреляй! – крикнул Мортинсон.

Красный от волнения Орик разжал пальцы. Стрела пронеслась у прыгуна над головой, не причинив вреда. Животное мигом сигануло в воду и скрылось на глубине.

- Мазила! – разочарованно произнес Генри.

Орик виновато пробормотал:

- Я предупреждал, что мне этих тварей не подстрелить.

- Ладно, - махнул Генри рукой. – Не в этот, так в следующий раз попадёшь.

Высокие сапоги не пропускали воду, до сих пор юноши даже не замочили ног. На смену разбросанным повсюду кочкам и редким островкам камыша, пришли невысокие кривые деревца и обширные участки, покрытые осокой. Почва здесь была настолько заболочена, что проседала под ногами, стоило на мгновение замешкаться. Кое-где трава доходила до пояса, и в ней легко могли прятаться прыгуны. Но Генри, ведомый интуицией, уверенно шел вперед. Наконец изумрудные поляны молодой осоки закончились, и друзья ступили на твердую почву, идти по которой оказалось необычайно приятно.

- Мы в сердце болота, - сообщил Генри. – Это островок Путника, тут можно отдохнуть.

На лице друга появилось выражение удивления, которое быстро сменилось гримасой недоумения.

- А где же прыгуны?

- Не переживай, с пустыми руками не уйдем, - подбодрил Генри друга. И в этот момент раздался сухой отрывистый стук. Юноши мгновенно замерли.

- Что это? – насторожился Орик. – Болотный дятел?

- Дятел, - согласился Генри, - только не болотный и зовут его...

- Гунаром! – одновременно воскликнули приятели.

- Вот, гад, - зло добавил Орик. - Это он специально шумит.

- Прыгун – не какая-нибудь там выдра, - веско произнес Генри. – Их так просто не напугаешь. Посмотри туда, - и он указал рукой на растущий в миле от островка ивняк. – Видишь? Если там нет хотя бы одного прыгуна, я подарю тебе свой нож.

У Орика загорелись глаза.

- С рукояткой из лоборожьей кости?

- С ней, - подтвердил Генри.

- Заметано, - поспешно согласился Орик, словно опасался, что приятель передумает. – Только давай сперва перекусим, - неожиданно предложил он. - Опасности, вроде, нет. - Осматриваясь, сын мельника энергично закрутил головой, став похожим на филина, ищущего в траве мышь.

Местечко вполне подходило для трапезы, и Мортинсон согласился. Он положил лук на землю, сам сел рядом. Орик пристроился напротив, выудил из кармана небольшой сверток и стал его разворачивать. Внутри лежала медовая лепешка. Разломив ее на две части, протянул половинку товарищу. В знак признательности Генри мелко кивнул.

- Жаль, что запить нечем, - посетовал Орик.

- Ты даешь, вода кругом!

- Да ну, еще заразу какую-нибудь подцепим, - решительно отказался Орик. – Вон, Ольгерд хлебнул из лужи – потом неделю страдал животом.

Друзья рассмеялись, вспоминая досадный недуг общего знакомого.

- То лужа, а то болото! Ольгерд наверняка муху сглотнул, - предположил Мортинсон и склонился над медленно сочащейся ямкой. – А болотная вода – она чистая. - Смахнув с поверхности сор, Генри сложил ладони лодочкой и зачерпнул ими воды.

- Генри, ты Окой возьмешь в жены? – спросил Орик. Он наконец-то прожевал свой кусок и, видимо, был не прочь поболтать.

- Не представляю, как я раньше без нее жил, - чистосердечно признался Генри.

- Я тоже не против, чтобы Мира родила мне маленьких Ориков, - мечтательно произнес сын мельника и от удовольствия зажмурился. - Двух, а еще лучше трех. Я рос единственным ребенком в семье и завидовал тем, кто имел брата или сестру.

Генри тоже рос один, но ничего похожего не чувствовал. В раннем детстве ему нравилось оставаться одному. В такие моменты он ощущал себя почти взрослым. В период отрочества душными летними ночами любил спать на чердаке, где в открытое окно лился звездный свет, делая все предметы загадочными, будто попавшими сюда из другого мира.

Мортинсон запил лепёшку водой, стряхнул с одежды крошки и поднялся на ноги.

- Пойдем, - позвал он Орика.

- Пошли, - согласился тот, опёрся рукой о землю и вдруг пронзительно вскрикнул. - Гадина, гадина, гадина, - заголосил друг.

- Что случилось? – обеспокоенно спросил Генри.

Орик прекратил шуметь, растерянно оглядел свою правую кисть и протянул ее товарищу.

- Вот, смотри. – Над запястьем темнели две точки – след укуса. – Меня змея ужалила, – пробормотал Орик со слезами на глазах. – Теперь я умру.

Мортинсон лишь мгновение испытывал страх. Испуг и расстерянность быстро сменились жгучей досадой. Когда кусала небольшая зеленая змейка оле-оле, водившаяся на болотах, человек или зверь умирали за считанные мгновения. Но Орик совсем не выглядел умирающим. Сына мельника ужалила совсем другая змея. Может быть, и ядовитая, но не смертельно. Однако про ритуал теперь можно было забыть. Как и про дополнительный год семейной жизни с Окой. «И вечером повоображать не получится», - сокрушенно подумал Генри и стал высматривать в траве гадину, столь бесцеремонно вторгшуюся в его планы. Но та словно знала, что ее ждет, и успела сбежать. Это было плохо, первым делом бабка Сильви спросит, кто парня укусил. Если Орик придавил гадюку или гюрзу, быстро возникнет отек, появятся головная боль и слабость. Слава богам, что укус пришелся в руку. Один раз Генри наблюдал, как мучился человек, укушенный гадюкой в шею. На горле моментом вздулась опухоль. И она всё росла, росла, увеличивалась… Пострадавший хрипло дышал, в горле у него свистело, он потерял сознание. Хорошо, что помощь подоспела вовремя. Бабка Сильви дала больному какое-то зелье, немного над ним «поколдовала», и тот провалился в глубокий сон.

Сейчас они с Ориком находились далеко от дома, и выручать приятеля придётся собственными силами. Самым первым делом требовалось остановить распространение яда. В детстве Мортинсон видел, как отец, укушенной гадюкой, сам высосал из ранки яд. Генри решил поступить так же. Он достал нож, надрезал тунику и оторвал от нее полоску ткани, которой перетянул Орику руку над локтем. Чуть выше двух слабо кровоточивших ранок сделал надрез. Друг дернулся.

- Ты чего?! – воскликнул он.

- Сиди не двигайся, - велел ему Генри.

Мортинсон стал отсасывать и сплевывать струящуюся из пореза кровь. Орик тихонько поскуливал, но цвет его лица не изменился, и дышал он ровно.

- Дальше давай сам, - вытирая рот рукавом, произнес Генри.

Ранка находилась в легкодоступном месте, и пострадавший вполне мог оказать себе первую помощь самостоятельно. Орик сопел и плевался, а красных пятен на траве становилось все больше.

- Как себя чувствуешь? – поинтересовался Генри.

Орик пожал плечами и неуверенно произнес:

- Вроде, нормально. Только рука болит. Там, где ты ножом полоснул, и над локтем, под повязкой.

- Дай погляжу, - потребовал Мортинсон.

Орик послушно протянул ему замазанную кровью руку. Генри зачерпнул из лужицы воды и сполоснул ранку. Из-за ограниченного кровотока рука немного посинела. Если бы приятеля укусила ядовитая змея, предплечье бы побагровело и распухло, но опухоли не наблюдалось. Да и чувствовал себя Орик вполне терпимо. Вывод напрашивался сам собой – друга ужалил водяной уж, медянка или болотный полоз. Все эти змеи были не ядовиты.

- Не знаю, какой гад тебя укусил, но яда в его слюне не больше, чем в стариковском ворчании, - категорично заявил Мортинсон, снимая жгут. – Сейчас перевяжу рану, и двинемся дальше.

После оказанной ему помощи Орик нерешительно поднялся на ноги, словно боялся упасть. Но, похоже, напрасно. Змея, действительно, оказалась безвредной, и паниковал сын мельника напрасно.

- Уф, - облегченно выдохнул друг. – А я уже с Мирой в мыслях простился.

- Не болтай ерунды. Идем, - пресек дальнейшие разговоры Генри. Орику ничего не оставалось, как подчиниться.

Мили полторы друзья прошли без приключений. Солнце только-только набирало силу, и воздух все еще был свеж. Сверкала зеленью осока, пахло тиной и молодой травой. Где-то неподалеку зашлись беспокойным писком стайники. Своим криком эти мелкие грызуны всегда предостерегали об опасности, стоило появиться рядом хищному зверю или птице. Генри с Ориком переглянулись, поняв друг друга с полуслова.

- Прыгуны? – предположил Орик, нервно сжав лук. Он боязливо присел на корточки.

- Сейчас узнаем, - Генри осторожно раздвинул ивовые ветви и попытался разглядеть, что побеспокоило зверьков.

Это оказалось легче некуда. На поляне сидел прыгун. Прижав круглые уши к черепу, он всматривался в заросли травы, над которыми, словно в гипнотическом трансе, зависла голова болотного удава. Достигая в длину восьми ярдов, гигантские змеи питались преимущественно тем же, чем и прыгуны: выдрами, бобрами, ондатрами. А самих прыгунов, с их острыми, как наконечники копий зубами, предпочитали обползать стороной. Приятели наблюдали редчайшую сцену, когда оба хищника, увлеченные охотой, столкнулись лоб в лоб, и ни один не желал уступать.

Орик негромко охнул:

- Вот это да!

Генри понял, что так поразило его друга – размер прыгуна. Он был огромным. Его ноздри встали бы вровень с холкой жеребёнка. На теле виднелись многочисленные шрамы от когтей и зубов других хищников. Такой мог дать отпор даже глотырю. Видя, что угрожающая стойка противника не пугает, болотный удав бросился на прыгуна. Так стремительно, что молодые охотники даже не заметили, когда это произошло. Смертоносные кольца сомкнулись на теле прыгуна. Удав использовал свою обычную тактику: жертву задушить и, когда та перестанет сопротивляться, заглотить целиком. Такую громадину удав, конечно же, проглотить бы не смог, но сейчас его вели инстинкты. Прыгун захрипел, под шкурой вздулись мускулы. Мелкая или особь средних размеров не смогла бы вырваться из смертельных объятий, только этот прыгун был гигантским и не желал становиться чей-то добычей. Ему удалось ослабить стальную хватку. Всего лишь чуть-чуть, но этого оказалось достаточно, чтобы выскользнуть. Болотный удав рассерженно зашипел и бросился снова. Прыгун отскочил, после чего сам перешел в нападение. Его зубы сомкнулись пониже змеиной головы, болотный удав конвульсивно дернулся и обмяк. Убедившись, что противник мертв, прыгун по-лягушачьи подобрал задние лапы и через мгновение исчез в густом камыше.

Генри и Орик ошеломленно смотрели на труп болотного удава. Первым молчание нарушил сын мельника:

- Кому расскажешь – не поверят. Один укус, всего один укус! – пораженно повторял он. - Не хотелось бы с таким повстречаться. И где он только здесь прятался?!

- Значит, нашел где, - незатейливо заключил Генри.

- Вдруг на нас нападет! - Орик опасливо поежился.

- Не нападет, - твердо произнес Мортинсон.

- Ты всегда во всем так уверен, словно знаешь будущее. Может, объясните причину вашей осведомлености, сир всезнайка?

Генри немного помолчал, собираясь с мыслями, потер подбородок и неторопливо произнес:

- Будущее я предсказывать не умею. Иногда мне кажется, что меня оберегает какая-то сила, и все, что в моей жизни происходит, уже предопределено. Даже цвет волос - и он не был случайностью, - Генри дотронулся пальцами до белой, как снег, головы. - Меня как бы пометили. Вот только не могу понять, кто взял на себя эту заботу и для чего.

Орик, неудовлетворенный объяснением, посмотрел на друга снизу вверх и сказал:

- У тебя сильно развита интуиция. Я относил кузнецу свежий хлеб и слышал, как тот объясняет ученику хитрость закалки клинка. Так вот, Урс говорил, что в этом деле необходима интуиция, иначе ничего не выйдет. У тебя, несомненно, она тоже есть.

- Наверное, - согласился Генри.

Орик распрямил затекшие ноги. Замер, прислушиваясь.

- Мне кажется, или кто-то кричал?

Кроме трескотни цикад Генри ничего не слышал. Сосредоточившись, он попытался пробиться сквозь стену звона.

- Помогите. Помогите!

Теперь человеческий крик звучал вполне отчетливо.

- Бежим, - скомандовал Генри, устремившись на звук голоса.

Смешно выворачивая голени, Орик припустил следом. За годы их дружбы он научился безоговорочно во всем доверять приятелю и ни разу об этом не пожалел. Генри ловко перепрыгивал с кочки на кочку; как ветвисторог, интуитивно обходил заболоченные участки и подозрительные трясины.

Голос звучал совсем близко и в нем отчетливо слышался страх. Генри с разбегу нырнул в заросли камыша. Не выдержав темпа, Орик потерял друга из вида. Он сделал последнее усилие и выбежал на прогалину. По пояс в болотной жиже, там возился Гунар. Третий участник Испытания размахивал ножом, стараясь отогнать двух прыгунов, по-видимому, решивших, что половина человека им вполне по зубам. Лук Гунара валялся неподалеку.

- Твой тот, что справа, мой – слева, - не мешкая, распределил обязанности Генри.

Друзья одновременно вскинули луки, и две стрелы разом унеслись вперед. Один прыгун умер мгновенно, другой нашел в себе силы на последний прыжок. Он неуклюже приземлился на бок, голова неестественно вывернулась, взгляд некогда зорких глаз стал стекленеть.

- Вот и все, - улыбнулся Генри Орику.

Приятель радостно закивал в ответ. Сам того не ожидая, он только что прошел Испытание Зрелости. Обе особи оказались не крупнее собаки, но правилами ритуала размер не оговаривался.

- Сам выберешься или помочь? – спросил Мортинсон Гунара.

- Выберусь, - холодно отрезал тот. – Ветку нагни, - показал он рукой на молодое деревце, растущее рядом.

Подав тело вперед, Гунар ухватился за спасительную ветвь и стал медленно вытягивать себя из трясины.

- А колчан куда дел? – спросил Генри, едва спасённый выбрался на сухое место.

- Не твое дело, - огрызнулся Гунар.

Он убрал нож, поднял с земли лук и, взглянув на друзей исподлобья, потребовал:

- Стрелу дайте. Две.

- Вот те раз, - хлопнул себя Орик по бедру. – Ему жизнь только что спасли, а он ни слова благодарности.

- Так дадите или нет? – сверлил Гунар глубоко посаженными глазками своих более удачливых одногодков.

Орик вопрошающе посмотрел на друга.

- Дай, как просит, - разрешил Генри.

Получив стрелы, Гунар расщедрился на скомканное «спасибо» и побежал к камышам. Друзья с насмешкой глядели ему вслед. Они выдержали Испытание Зрелости и преодолели невидимую грань, отделявшую юношу от настоящего мужчины. Пускай даже условную. Ведь существуют условности, которые обязан соблюдать каждый. И одна из них – традиции своих отцов.


[1] Кольник - многолетнее растение с прямым стеблем и мясистым корнем.